Победный день - стр. 20
– Школы открылись, – мастер задумчиво посмотрел на Надежду. – Надо бы твоих туда…
– Кинотеатры тоже открылись, да сил почти нет, – вздохнула девушка. – Но Маша с Гришей ведь работают… Хорошо же работают?
– Ладно, потеряем направление, – согласился сильно сдавший мужчина. – Может, и выживут…
– Спасибо! – Надя не могла улыбаться: пережитое зимой по-прежнему давило на неё, а уж болезнь девочки, чуть не ставшая катастрофой для них всех… Смог бы Гришка пережить потерю Машки?
Вечером девушка рассказала детям о разговоре с мастером, заставив и Машу, и Гришу удивиться, но оба приняли реальность как факт, не стараясь что-то изменить. Ведь если бы их отправили в школу, то отменились бы рабочие карточки… А столовая очень много делала для того, чтобы Самойловы смогли выжить.
– Вы у меня молодцы, – Надя вздохнула, в задумчивости поглаживая своих младших, сидевших рядышком, по головам. – Не представляю… вы в свои тринадцать стоите смены и выгоняете норму за нормой…
– Не надо об этом думать, – произнёс мальчик. – А то будет, как с сороконожкой…
– Когда у неё спросили, как она умудряется передвигать ноги? – тихо спросила Маша.
– Ну да… – кивнул Гриша. – Работаем и работаем, какая разница, как это получается?
– Тоже верно, – кивнула Надежда. – Завтра мы идём в кино, нам билеты выдали в заводоуправлении.
– Кино так кино, – согласилась Маша. – Я не против.
Надя заметила, что жизнь будто бы проходила мимо, ведь они втроём замкнулись на простом цикле: работа-сон-столовая. И всё… Зачастую даже не уходя домой, оставаясь в цеху. С трудом до них могла достучаться Берггольц, почти не воспринимались уже и сводки. Это, безусловно, заметили и старшие товарищи, практически принудительно послав всех троих в кинотеатр.
Хорошей новостью стали трамваи. До сих пор, практически живя на заводе, Самойловы даже не заметили, что теперь домой можно доехать. В этот день их ждало кино… В очередной раз кинотеатр принимал семью. И фильм, полный песен и уверенности в победе, оказался чем-то очень важным. Смутно знакомые песни проникали словно в самую душу, заставляя встряхнуться.
– Иди, любимый мой, родной… – тихо напевала Маша по дороге домой, обнимая Гришу.
– Всё будет хорошо, родная, – вздохнул Гриша.
– Скажи, ты помнишь… – девочка взглянула в глаза мальчика. – Когда?
– Прорыв в январе следующего года, – ответил Гриша, решив не говорить о полном снятии Блокады, – всё-таки оставалось полтора года, а их ещё надо было прожить.
Этот сеанс сделал очень хорошее дело – он принёс немного тепла в души тех, кого потом, через года, назовут «Блокадниками». Маша, вставая к станку, напевала песню, да и Гриша нет-нет, но тоже пел во время работы. И хотя сил почти не было, он пел. В цеху появлялись улыбки – робкие, натужные, но они яркими огоньками сверкали среди серой обыденности жизни.
Совершенно неожиданно умерла Лидочка – смешливая неунывающая девчонка, работавшая рядом с Машей. Она очень интересно рассказывала о довоенном Ленинграде, увлекая младших Самойловых этими рассказами. И вот… Лида присела у станка, как-то судорожно вздохнула, затем мягко повалившись на бок.
– Гриша! Гриша! – позвала Маша, подбегая к телу, но она уже всё поняла.
– Лида умерла… – констатировал подросток. – Надо мастера позвать.
Глядя на то, как подруга покидает цех, отправляясь в свой последний путь, Маша… не чувствовала горя. Просто не было в её душе ничего, будто деталь увезли. Мягкая подушка в её душе просто отсекла все эмоции. То же самое происходило и с Надей, да и с Гришей. Правда, с Надей в последнее время было не очень хорошо. Появившееся недомогание девушка проигнорировала, понадеявшись на то, что оно пройдёт само.