По велению Чингисхана. Том 1. Книги первая и вторая - стр. 23
– Посмотри, брат! – в изумлении промолвил младший, Бэлгитей. – Само небо от голоса ее закручивает вихри…
– Может, это знак? Может, пока не поздно, пока не начались другие бедствия, вернуть ее?.. – продолжил старший, Ньыкын-Тайджи.
– Нет, убай. Мне беда с ней не страшна, – повернулся к Ожулун с улыбкой Джэсэгэй. – Ожулун, милая, почему прекрасные твои глаза полны слез, почему вздрагивают в горечи твои чудные губы, о чем скорбит твой певучий голос?
Ожулун хотелось ответить, что она плачет от счастья, но стыдно было признаться в этом при всех, стыдно было за свое счастье перед далеким уже, но не забытым еще Чилэди, и вместо ответа она лишь всхлипнула громче и закрыла лицо руками.
– Тогда условимся так, – посуровел Ньыкын-Тайджи. – Пока отвези девушку в свой сурт, а мы с Бэлгитеем срочно съездим к олхонутам.
– Зачем?! Я все равно на ней женюсь – на этом оставим разговор.
– Не мели пустое! – стал вразумлять брата Ньыкын по праву старшего. – Ты что, хочешь сойтись с женщиной, будто животное, не узнав, каких она кровей, кто были ее предки?! А если род ее окажется увечным, хворым, а то и с дурной болезнью, передаваемой из поколения в поколение?! А ведь она должна стать твоей старшей женой – женой-хотун!
– Да не ослеп ли ты, брат мой? Разве белое ее лицо, ладный стан, ее движения и манеры не говорят тебе о том, что эта девушка доброго, почитаемого рода-племени?! Бэлгитей, скажи ты хоть слово!
– Что говорить! По мне, так будь она самого последнего рода – красивей девушки я не видел!
– Вижу я и понимаю все не хуже вас… – пробормотал Ньыкын-Тайджи, вздохнув. – Но надо съездить, надо переговорить с родными. Надо, чтобы все было по-людски. Если твои дети не будут знать и чтить предков матери своей, тогда не уповай и ты на высокое потомство, которое может прославлять твой род в веках! Да и сам ты, в двадцать лет получивший чин батыра, рядом с безродной женой можешь стать перекати-полем – вольным, свободным, но без родных и близких!
Вскоре послышались первые признаки человеческого жилья – лай собак, блеяние баранов, мычание коров. Взгляду Ожулун открылась просторная низина со множеством суртов, окруженных для обороны цепью арб и кибиток.
– Плачь громче, – вдруг со смехом сказал Бэлгитей, – сейчас все сбегутся посмотреть, кого это мы привезли!
И Ожулун, чуть всхлипнув, тотчас замолчала, и просветлел лик ее, будто не было слез, да и небо – о, чудо! – сразу же прояснилось, и опускающееся за станом солнце словно бы распахивало молодым свои объятия.
– Не девушку ты, брат, нашел, – зарделся в улыбке юный Бэлгитей, – а чудо!
Остановились у белого сурта в центре. Ожулун поглядывала вокруг, пряча глаза, ожидая, что действительно все сбегутся, станут рассматривать и расспрашивать, но у этого племени, видимо, были другие обычаи: люди продолжали заниматься своими делами.
– Приехали, Ожулун, – подал ей руку Джэсэгэй. – Войди в мое жилище.
Ожулун хотелось одного – быстрее скрыться с глаз людских. Но она подала неспешно руку, степенно спустилась с арбы, сдержанно улыбаясь.
Джэсэгэй, не выпуская руки, ввел ее в сурт. Следом ввалился с тяжелой ношей Бэлгитей, кажется, прихватив с собой сразу все тюки и сундуки с приданым.
Увидев брошенными посреди чужого жилища вещи, так любовно собранные ее матерью, которая где-то далеко сейчас и ничегошеньки не знает о ее судьбе, Ожулун опять разрыдалась, припав к тряпью, пахнущему родной стороной.