По следу прадеда - стр. 11
11 февраля 1940 г.
Наконец-то! Спустя больше двух месяцев армия стала похожа на армию – появился какой-то порядок. А то всё задачи да планы.
Перед наступлением на Карельском перешейке больше двух часов продолжался артиллерийский огонь. В ход пошло всё: осадные орудия, огнемётные танки, авиация. Потом пошли мы…
16 февраля 1940 г.
Всё расквашено, в разбитых снарядами колеях похрустывает лёд, превращаясь в грязную морозную кашу. Больше толкаем застрявшие машины, чем идём. Кругом непохороненные убитые. К нам приклеилась фронтовая санитарка Машка Антонова, так она каждого погибшего проверяет – вдруг контужен и ещё жив. И Димку нашего всё время зовет помочь, а он и рад – глаз на неё положил, это сразу видно.
23 февраля 1940 г.
Мы преодолели главную полосу линии Маннергейма. УРА! УРА! УРА!
29 февраля 1940 г.
Вторая полоса линии Маннергейма за спиной, а значит и войне скоро конец. Дальше должно всё как по маслу пойти. Думаю, финны использовали все свои возможности и их военные ресурсы вышли. И так они, надо отдать им должное, оборону держали будь здоров – три месяца. А нас тут полмиллиона, в воздухе самолёты, полторы тысячи танков, артиллерия…
Но написать хотел не об этом. Сегодня с Митькой произошла забавнейшая история. Хотя он, похоже, так не думает. Война войной, а жизнь продолжается.
Наехал на Машку дружок-то мой. Она ему сюрприз хотела сделать, залезла в нашу палатку, а он как увидел, что кто-то его одеяло взял, так и давай ругаться да орать. Теперь сидит красный, как варёный рак, и молчит. Расстроился, что Машку обидел. А Броник всё над ним подшучивает: «Показал Машке истинное лицо, романтик наш военный. Не разобрался – и сразу кричать». Митька только и твердит, что: «Я не знал» да «Вопрос закрыт».
Я уж сам подошёл к Машке и сказал, что Митька там никакой сидит, о ней только и думает. Заулыбалась; завтра, думаю, помирятся. На фронте долго обижаться нельзя. Потом и мириться может быть уже не с кем. Веселее надо быть – прижали врага-то наконец.
Я потряс головой и глянул на часы – я просидел на кровати полчаса. Нужно идти – скоро должна была проезжать маршрутка до города.
Не зря у прадедушки пять дат смертей! Только за те полгода, о которых я прочитал, можно было сгинуть добрую сотню раз! Хотя оптимизма он не теряет даже среди военных ужасов, и друзей ценит. Но, похоже, уже там у него есть секреты от окружающих.
Я полистал последние страницы – дневник оканчивался описанием событий от 31 августа 1940 года. Что ж, логично, один дневник – один год войны.
Под ногами хрустела щебёнка, затем звук исчез – я ступил на бетон. Вскоре я перешёл дорогу и стал ждать. Иногда мимо проносились легковушки и автобусы. Не торопясь, дымя на всю округу, проехал перегруженный грузовик. Маршрутка появилась с опозданием в пять минут – я даже не успел занервничать.
В транспорте я продолжил читать дневник прадеда. Иногда я забывал, что еду по мирной дороге из деревни в город, а не вспарываю землю гусеницами верхом на танке.
В который раз я подивился каллиграфическому почерку прадедушки. Даже когда он очень торопился и строчил, словно пулемет, буквы всё равно оставались ровными и красивыми. Мучайся я хоть час, а так же не напишу и слова.
1 марта 1940 г.
Снова минус сорок. Мы немного привыкли, если к этому вообще можно привыкнуть. Митька с Машкой помирились – это тоже немного грело.