По обе стороны Арбата, или Три дома Маргариты - стр. 13
Хотя так ли уж это важно, если по прошествии времени от автора всё равно не остаётся ничего, кроме произведений да ещё имиджа, обычно искажённого воспоминаниями современников. А уж потомки чтят память и увековечивают по собственному разумению. В соответствии с конъюнктурой (или с генеральной линией партии) одних вычёркивают из энциклопедий, других поднимают на щит. Как писал Борис Пастернак,
В 1937 году, когда в СССР с большой помпой отмечали столетие со дня гибели поэта, в Пушкинскую была переименована площадь, прежде называвшаяся Страстной. (Вообще, первая попытка переименования случилась ещё в 1918-м, но такое вычурное название, как «площадь Декабрьского восстания», конечно же не прижилось.)
Основанный при царе Алексее Михайловиче женский Страстной монастырь простоял здесь почти три столетия и многое успел пережить. Наполеоновские солдаты его разграбили и прямо у ворот расстреляли десяток горожан, пойманных на месте поджогов; большевики закрыли обитель и вселили в помещения военный комиссариат; загулявшие поэты во главе с Сергеем Есениным расписали стены монастыря своими стихами – как им казалось, революционно-богоборческими:
Есенин:
Мариенгоф:
Эту выходку Сергей Александрович позволил себе прямо на глазах у бронзового Александра Сергеевича, стоявшего тогда на Тверском бульваре, лицом к монастырю.
Страстная площадь в 1937 г.
Пушкин и сам был в молодости изрядным шалопаем, но уж тут он вряд ли сказал бы: «Ай да Есенин, ай да сукин сын!» Потому что одно дело написать фривольную «Гавриилиаду» и за эту шалость потом долго отдуваться, другое – поглумиться над верой, зная, что совершенно ничем не рискуешь. А Есенин действительно не рисковал, поскольку тогдашний нарком внутренних дел товарищ Рыков отдал негласное указание на поэта Есенина протоколов не составлять и никаких дел не заводить, даже если он в пьяном виде учудит что угодно. А уж испохабить стены монастыря тогда и вовсе за криминал не считалось.
Да и что монастырь – в 1929 году его превратили в Центральный антирелигиозный музей Союза безбожников СССР, а в 1938-м вообще снесли в ходе реконструкции и расширения улицы Горького.
Стоявшая по другую сторону Тверской церковь Дмитрия Солунского со старинной шатровой колокольней тоже была снесена, и в 1939 году на её месте начали строить жилое здание, получившее потом прозвище «дом под юбкой» из-за угловой башенки, украшенной скульптурой девушки с моделью яхты в руках. В хрущёвские времена под предлогом ветхости (а фактически – в рамках борьбы с излишествами в архитектуре) статую демонтировали, а прозвище какое-то время ещё было в ходу.
Страстная площадь и реконструкция улицы Горького. Фото из фонда ЦИГИ, 1937–1938 гг.
На этой фотографии стройка ещё не началась, и потому хорошо виден знаменитый дом Нирензее.
В числе множества знаменитостей в этот дом часто захаживал и Михаил Булгаков – то в редакцию газеты «Накануне», то в гости к знакомым. Однажды в квартире 527 на вечеринке, устроенной супругами Моисеенко по случаю Масленицы, соседкой Булгакова за столом оказалась Елена Шиловская – «женщина, в глазах которой всегда горел какой – то непонятный огонёчек».