По грехам нашим - стр. 34
Вошёл он по-хозяйски, коротко стукнув в дверь.
– Здравствуй, Наташа, – сказал, точно вчера простились. Подал руку и неожиданно приобнял. По-хозяйски же сел и к столу, сказав: – Завари чайку – в горле запылилось.
– Я вот перекусываю после работы…
– Я сыт, мне чая.
– Тогда ждите.
Наташа налила воды в чайник, включила. Сама же села к столу, где у неё была яичница с кубиками хлеба, здесь же на тарелочке лежали разрезанный вдоль огурец и редиска. Она ела молча, он следил за ней – и тоже молчал.
Наташа уже при входе заметила, правда, при электрическом свете: лицо его изменилось, не то чтобы поправилось или посвежело, но изменилось – исчезли излишние морщины, кожа обрела более естественный для его возраста оттенок. В выражении появилась надменная самоуверенность.
Наконец он не выдержал молчания:
– Ну, как ты чувствуешь себя?
Наташа уловила его фамильярность и, продолжая демонстративно жевать, ответила:
– Я-то что, как ты себя чувствуешь после Москвы?
У Щербатова даже голова вздрогнула – не привык он к такому обращению. Хотел было оговорить, но воздержался, подумав: «А может быть, сигнал: мы свои – согласна. Учту».
– Я чувствую себя куда как лучше. Достаточно сказать: вновь принимаю половинку в сутки. И настроение налаживается, и даже, как мужчина, чувствую себя положительно.
Наташа смущенно усмехнулась:
– А мне-то до твоей положительности что? Ты уж жене докладывай об этом.
– Я в смысле самочувствия… А так-то оно конечно… Не знаю, Матрёна ли помогла или что другое, но облегчение очевидное. И это хорошо.
Наташа заварила чай, поставила к чаю сахар и мелкие сушки, чашку в блюдце перед Щербатовым.
– А медку душистого нет?
– Медку нет, мёд кончился – майского не прислали.
– С белой отравой и пить не хочется.
– Не пей… Или с сушками.
– Вот если что так, – согласился Щербатов. – Я вот заехал сказать: не поехать ли нам ещё на недельку к Матрёне? Поторопить…
– Нет, я работаю – не могу.
– Как?! – едва ли не возмутился Щербатов.
– Да так. Работа есть работа. Да и зачем мне-то ехать? И кого поторопить – Матронушку?
– Со мной и ехать! Ты должна мне сопутствовать.
– Во-первых, я ничего не должна, во-вторых, Петр Константинович, ты же не ребёнок.
Щербатов нахмурился:
– Не называй меня на «ты», слух режет.
– Вот и мне слух режет. Мы не в тех отношениях, чтобы меня на ты называть… Теперь вы крещёный, дорога известна – вот и с Богом.
– Но ведь я не приспособлен ни к людям, ни к церковным правилам… Нет уж, вы со мной… извольте.
– А вы здесь в церковь ходите? Хоть раз причастились?
– Вы что? Наташа, как можно?! Меня здесь все знают! – Щербатов как будто ахнул.
– Что же из того, что знают? Или дома – и церковь, и приход?
– Какая церковь? Что говорите? Щербатов идёт к попу, Щербатов молится! Да я в один день стану посмешищем в городе. Это в Москве никто не знает, можно на шею и крест повесить – здесь совсем другое дело, да и вера не в том – вера в себе.
– Я тоже в этом городе родилась. Регулярно хожу в церковь – и никто надо мной не смеётся.
– Что вы сравниваете меня с собой. Я секретарём Горкома комсомола был, я известен.
– Зачем вы в таком случае крестились?
– Вы знаете прекрасно – зачем. И не сожалею… В конце концов, вы поедете со мной в Москву?
– Я же сказала: не могу этого сделать – работаю.
Щербатов резко поднялся со стула, готовый повернуться и уйти, но раздумал, вновь сел: