По дорогам Империи - стр. 86
Калину стало немного обидно. Нож-то у него был и отличный, да только, видимо, на острове остался вместе со всеми вещами, потому как походного мешка своего он так и не нашёл, а вот кукри картофлю чистить, значит, оскорбить боевое оружие. Не для того оно создано. Покрутил он самоделку в руках, скривился, но промолчал. Да и вообще, всё тут было каким-то неопрятным, неухоженным, без любви, хоть и сделано добротно, но выглядело мрачно, сурово. Посмотришь на дом и не ошибёшься, сказав, что место это в болотах, и никак иначе. В доме у Калина каждая ложка носила затейливую резьбу, узор в виде птички или цветочка какого-нибудь. А про ножи да прихваты и вовсе говорить-то не стоило – произведения искусства настоящие, хоть, прямо на выставку, красота… Но у этого хозяина всё строго и скромно, да и сам он был угрюм, не особо разговорчив. Так и приготовили обед в полном молчании, поели тоже без слов.
– Спасибо, – поблагодарил Калин за еду. – Давно так вкусно не ел.
Мужчина, глянув на мальчишку одним глазом, скептически усмехнулся. Парень ему нравился. Спокойный, вдумчивый, не болтлив и не ленив, не задаёт лишних вопросов и, взяв в руки тупой ножик, не попросил другой, а молча наточил этот. Молодец.
– Откуда же ты такой, в стряпне не искушённый, взялся в наших местах гиблых? – глядя из-под густых бровей и продолжая доедать обед, поинтересовался мужчина. – Вот до сих пор удивляюсь, как вообще дойти-то умудрился и не утоп по пути. Места-то непроходимые, если тропки узенькой не знать, а ты, верно, знал проход? Не так ли? – продолжая жевать, уставился на ребёнка, с любопытством разглядывая его лицо. – Интересный ты фрукт, малой, вот и Гамлет всполошённый примчался да давай панику тут разводить, с охоты меня сорвал, повёл чёрт-те куда… Зачем, спрашивается? Не помню я за ним раньше подобного поведения.
Мальчик хотел сказать, что ему легко с живностью общий язык находить потому, как чувства их улавливает. Мурайка научила. Но вспомнив строгий наказ отца с дедом да страхи Митька, сразу же прикусил себе язык. Хороший человек или плохой, а мутантов тут все на дух не переносят, потому что боятся гнева Богов, и если ты не такой, как все, то, значит, проклят. Калин вздохнул, потупил взгляд, уткнувшись им в пошарпанную, грубо выскобленную столешницу.
– Ну, чего молчишь? Сказывай, как пройти умудрился и какого лешего тебе в этих Богами забытых местах понадобилось?
– Взора меня привела в болота. Ведунья наша, – начал мальчик свой длинный рассказ.
Он поведал и про воинов имперских, которые сестёр его и друга увели насильно, тем самым законы нарушив, и про смерть деда, и о желании мстить, и про видения, бабке приходящие, что она воина в болотах узрела и сказывала, что Боги желают встречи этой. Вот он и пришёл.
– А бабка, в таком случае, куда подевалась? Утопла, что ли?
– Нет, она обратно в деревню ушла. Сказала, что привиделась ей беда какая-то жуткая, и что предупредить срочно о том надобно всех, в особенности врачевательницу нашу.
– Хм… Боги, значит… Ну, встретились мы. И что дальше?
– Не знаю, – пожал Калин тощими, ещё больше похудевшими за дни болезни плечами.
Рубаха на нём теперь висела, словно на колу, косточки остро выпирали, вычерчиваясь на ткани, щёки впали, и под глазами залегли тёмные овалы, а подбородок стал острым, хоть дыры в холсте коли не хуже, чем носом деревянным.