По дорогам Империи - стр. 43
– Ну, это, пойду я, что ли, – мялся парнишка у калитки, взявшись за ручку.
– Может, к нам сначала? – предложил Калин. – Не пришибли бы тебя твои, а?
Не успел Митёк ответить, как распахнулась калитка, и на улицу выскочил тот самый «взрослый» шкет.
– Живой! – кинулся он на шею брату и, крепко вцепившись в неё, разревелся.
– Да живой, живой я, чё мне сделается-то. Уймись, Мишка.
– А бабка Взора сказала, шо померли вы, – всхлипывая, сквозь слёзы ответил пострелёнок. – Вот же ведунья проклятая… – ещё раз всхлипнув, громко шмыгнул носом, – ты домой не ходи, Мить, ты к Котовым сразу иди. Батька там…
Странная реакция соседей на встречу и общение братьев сильно напрягла Калина, вплоть до того, что он, вроде как невзначай, положил руку на рукоять ножа. Они явно собирались кинуться на защиту Мишки, но, похоже, страх их останавливал, и пока ничего ужасного с ребёнком не происходило, видимо, решили понаблюдать, повременив с защитой. Калин спинным мозгом ощущал всю напряжённость ситуации и видел: одно резкое движение, и быть беде.
На дорогу вышли мужики с вилами и лопатами, угрюмо взирая на троицу и мелкого Мишку.
Все вместе под любопытными, настороженными взглядами соседей так и пошли к Котовым. Малой увязался следом. Людей на улице собралось уже изрядно.
– Ох, и устроит Лют Взоре, – шепнула Анятка мальчишкам. – Всё, допророчилась старая. Дед ей этого не простит.
То, что недавно объявленные покойниками всем составом вернулись в родные пенаты, естественно, знала и последняя блоха, не то, что собака, и на удивление деревенских жителей, да и самих «покойничков», так горячо любящие родители и ближайшая родня совсем не спешили, не бежали навстречу своим чадам. Даже мать Калина и Аняты не вышла за калитку встретить своих любимых деток. Только Мурайка выглянула из своего сарая, когда дети вошли во двор.
Калин на миг прикрыл глаза и отослал «корове» картинку, как он её гладит по носу. Посмотрел на входные двери.
– Ну, что, идём, – сказал он и твёрдо шагнул на ступеньку крыльца.
Во главе стола сидел хмурый Лют, по правую руку от него – Юр, по левую – Сава, отец Митьки. А мать Калина и Аняты стояла рядом с мужем. От нетерпения и нервного напряжения скомкав свой передник у самой груди, она глядела на детей глазами, полными любви и слёз, закусив нижнюю губу, но кинуться и обнять не смела. Видимо, запретили.
Калин стоял впереди всех, закрыв собой от родительского гнева сестру и друга.
Первым не выдержал Сава – дёрнулся в порыве подняться с лавки, но широкая ладонь Люта легла на его запястье, сжала. Глаза же деда сверлили Калина, и был в них не гнев, не злость, а скорее, гордость с долей недоверия.
– Уберёг? – тихо спросил дед.
Мальчик молча кивнул, играя со старшим родственником в гляделки.
– Привёл?
Снова кивнул.
– Ну… чего стоите? Садитесь, ужинать будем.
Подростки сели на лавки, а малый остался в дверях, неуютно стало ему до жути, но как поступить, он не знал.
Лют добродушно улыбнулся, глядя на пострелёнка.
– Сходи-ка, Мишаня, сивучам водицы налей да за двором приглянь, чтобы зеваки лишние в окна не лезли. Только вперёд брёвнышком двери подопри, понял?
Малый бойко кивнул и шустро шмыгнул на двор.
– Доча, ты б детей накормила, что ли. Голодные, небось, с дороги-то, – продолжил Лют тем же добродушным тоном, но глаз своих с подростков не сводил, особенно часто и внимательно смотрел на Калина, а руки Савы он тоже не отпустил, сжимал так же, если не сильнее.