По багровой тропе Эльдорадо - стр. 7
Наконец, мне надоело метаться от стены к стене. Я прилег на свою убогую постель и предался невеселым размышлениям. Никогда раньше не думал я, что окажусь таким неудачником. Невезение преследовало меня: заболел в дороге, опоздал прибыть в Кито, а сейчас вот, подозреваемый чуть ли не в шпионаже, подобно пленному, индейцу, заперт в четырех стенах и совсем не знаю, как повернется моя судьба.
Я лежал с закрытыми глазами, наверное, около часа, и сам не заметил, как уснул. Не знаю, сказалась ли моя слабость после болезни или, быть может, тревожная нынешняя ночь, но, так или иначе, я уснул и пробудился лишь от звуков громких голосов.
Открыв глаза, я увидел, что дверь в мою каморку распахнута настежь, что на дворе уже вовсю палит полуденное солнце и что возле моей постели стоят двое солдат – уже знакомый мне бискаец и другой, низенький и толстый, с седеющими усами на оплывшем лице пропойцы.
– Спит – и хоть бы что! – восторженно воскликнул толстяк. – С чистой совестью, значит, не боится, значит… Верно ведь, а?..
Бискаец засмеялся и подмигнул мне.
– Вставайте, сеньор. Капитан хочет говорить с вами. Торопитесь, пока не раздумал…
Слава богу, теперь то все объяснится! Будто пружина подняла меня с постели.
– Я готов!..
Бискаец пропустил меня и толстяка, окинул внимательным взглядом каморку и вышел последним. Потом он тщательно припер дверь валявшимся возле входа колом, и только тогда мы втроем двинулись через двор – очевидно, сеньор Орельяна остановился в каком то другом доме, не у Переса.
Когда мы вышли на улицу и направились по ней к центру Кито, я сразу же обратил внимание, что за время моего сна произошло немаловажное событие: в город вошел арьергард отряда Франсиско де Орельяны – пехотинцы и множество индейцев-носильщиков, обремененных поклажей. Солдаты сейчас занимались квартирьерством: я видел, как группы по десять пятнадцать индейцев, сопровождаемые вооруженными солдатами, одна за другой исчезали во дворах горожан Кито, у большинства которых были обширные помещения, где жили их рабы индейцы, работающие на плантациях.
Я не сомневался, что солдаты принадлежали к отряду Орельяны: усатый толстяк, шагавший рядом со мной, весело заговаривал чуть ли не с каждым из конвоиров, мимо которых мы шли, окликал их по имени, подшучивал и сам громко смеялся над своими грубыми остротами. Как правило, ему никто не отвечал: солдатам, запыленным и усталым, было не до шуток.
Миновав две кривые улочки, мы вышли к площади Святых апостолов и направились к большому мрачноватому строению, расположенному между новой, недавно выстроенной церковью великомученицы Варвары и домом сеньора губернатора Гонсало Писарро. У входа нас остановил часовой, красивый, смуглолицый юноша в темно-зеленом щегольском камзоле из бархата, отделанном серебряным шитьем.
– Капитан занят, – сказал он, с насмешливой улыбкой оглядывая меня.
– Э э, Агиляр, для кого угодно занят – только не для нас, – живо возразил мой веселый толстяк. – Сеньор Орельяна умирает от желания увидеть вот этого парня…
Он хитро подмигнул мне и, легонько отодвинув плечом Агиляра, прошел внутрь здания. Вслед за ним проследовали и мы с молодым бискайцем. Я успел заметить, как гневно сверкнули глаза Агиляра, задетого бесцеремонностью моего конвоира, и мне показалось странным, что он сдержался и ничем не проявил своего возмущения. Я бы не стерпел, будь на его месте.