Плохиш - стр. 26
— У меня ничего не болит, Неваляшка. Впрочем, ты всегда любила придумывать то, чего нет, и сама охотно в это верила.
— Никто не знал о нас. Я помню… твое условие.
— Хочешь сказать, я все придумал? Нашел повод очернить бедную деточку?
— Никто. Ничего. Не знал, - по словам повторила она.
— А Артем пришел ко мне разбираться просто так?
— Артем… - Да, брат был единственным, кто увидел ее после последнего разговора со Стасом. Но он пообещал, что никому не скажет, тем более – родителям.– Но он бы ни за что не сказал отцу.
— Я сам это слышал, Неваляшка. И сам видел твоего папашу, когда он ввалился к нам в дом с угрозами.
— Это какая-то ошибка, я уверена.
Глупо. Нелепо. Но – это было единственное, что Влада смогла противопоставить такой откровенной лжи. Ее отец не святой, и его, как и любого человека, можно обвинить во множестве грехов и недостойных поступков, но он никогда бы не опустился до шантажа. Ведь именно он учил их с Артемом не искать легких путей, наставлял, что честный путь самый тернистый и непредсказуемый, и рискнувших пойти по нему ждет множество соблазнов. Но только тот, кто не поддастся ни одному и своим лбом, и сцарапанными коленями прочувствует все препятствия, сможет почувствовать вкус настоящей Победы. Невозможно чтобы человек, так рьяно отстаивающий эти догматы, нарушил их самым гнусным образом.
— Ошибка, - повторил за ней Стас. – Ошибка, значит. Ошибка – это ты!
Он неожиданно оказался так близко, что Влада инстинктивно зажмурилась и вжала голову в плечи. Что такое крепкий удар кулаком в лицо она знала не понаслышке, и хоть к Стасу эта история не имела никакого отношения, именно воспоминания о ней выступили на первый план.
— Черт, да что с тобой такое?! За кого ты меня принимаешь, Неваляшка? За гребаного подонка, способного поднять руку на девушку? Ты мне противна и, если б я мог, то отослал тебя в другой конец Вселенной. Или сам бы свалил туда. Быть может хоть тогда бы избавился от мерзкого ощущения, что мы дышим одним воздухом – и я ни хрена не могу с этим поделать. Но я скорее отрежу себе руку ржавой пилой, чем прикоснусь к тебе хоть пальцем – во всех, мать его, смыслах этого слова.
Ноги подкашивались. Хотелось сесть, закрыть уши руками и заглушить беснующиеся в голове гаденькие голоса, которые прочили тяжелый разговор со всем семейством Егоровых. Благополучным, как она думала.
— У тебя появилась тема для разговора со своим расчудесным семейством, Неваляшка, - словно прочитав ее мысли, сказал Стас.
— Уходи, - сквозь зубы прошипела она. – Убирайся вон, Онегин.
— К счастью, Неваляшка, я, на хрен, не обязан тебя слушаться.
— К счастью, Онегин, я тоже не обязана выслушивать твое вранье!
— Ого! – Его непроницаемые черные глаза блеснули злым азартом. – Неваляшка научилась выпускать коготки?
— Ты забыл, что Неваляшка всегда поднимается, - глядя прямо ему в лицо, ответила она.
Это было больно. Смотреть на человека, который был ее вселенной, ради которой – если бы только попросил! – она пошла бы хоть за луной. Но он не захотел. Стас стряхнул ее с себя, словно какое-то приставучее насекомое. Этого унижения она никогда себе не простит, но, вероятно, так было нужно, чтобы идти дальше. По крайней мере тогда у нее не осталось иллюзий насчет того, можно ли было что-то исправить. А сейчас нет ни единой иллюзии насчет того, что он – не тот мужчина, ради которого стоит рвать сердце.