Пленники раздора - стр. 6

– Вас больше пришло! А нас только семеро! – зло сказал тот, от которого еле оттащили Зорана.

– Кто мешал ещё привести? – тут же ощетинился выуч колдуна. – Я, что ли? Так и скажи: другие не пошли.

– А ну тихо. – Глава не возвысил голоса, но гомон стих. – Разорались. И тех, и других высечь, а потом попарно сажать казематы караулить. Вот этих двоих первыми. – Он кивнул на Зорана и Ольстова парня, с которым тот перебрёхивался. – В остальном наставники вас сами накажут, как нужным сочтут.

Клесх отправился прочь, но у двери обернулся.

– Так, а из-за чего весь сыр-бор?

Зоран, который, видать, всех и взбаламутил, ответил:

– Ихний упырь Светлу пнул. Я сам видал.

– Что ж не вступился?

– Я вступился! Дак их семеро было, сразу стеной встали, – враждебно ответил парень. – Вот и сказал, чтоб в полдень сюда приходили, коли смелые такие.

– А сам, значит, решил пол-Цитадели привести?

– Никого я не приводил, – буркнул выуч. – Сказал, зачем идём, все и пошли. За этими-то вон никто не увязался.

Клесх покачал головой и усмехнулся. Поглядел на креффа ратоборцев, который от гнева стоял багровый, будто только из бани.

– Ольст, я б их не столько за драку выдрал, сколько за то, что девку обидели, – признался глава. – Драка что… Коли сил много и девать их некуда.

Крефф ратоборцев от этих слов стал ещё пунцовее.

– Донатос, к парню этому присмотрись. – Клесх кивнул на Зорана. – И девку свою… запирай, что ли.

Колдун сделался злее Ольста, а на Зорана метнул такой взгляд, что выуч сразу же слился с неровной стеной.

«Девку свою». Вот уж ярмо так ярмо. И от Клесха помощи не дождёшься. Надо ему больно. Экая потеха: глядеть, как полоумная к нелюдимому креффу льнёт.

Донатос очнулся от мрачных размышлений. А Светла продолжала хлопотать: сдвинула на край стола пилы, ножи и крючья, прикрыла рогожей мёртвое тело с развороченной грудиной, метнулась к рукомойнику сполоснуть руки. После расстелила на освободившемся месте тканку, водворила на неё миску, ложку, хлеб и закутанные в войлок горшки.

– Ты садись, садись, свет мой ясный. Кашки отведай. Сама варила! Покушай, ненаглядный, а то вон как с лица спал, одни глаза остались…

Донатос с безмолвным страданием во взгляде смотрел, как в стоящую перед ним миску Светла наливает жидкую кашу. От увиденного его передёрнуло, и он мученически простонал:

– Молочная?

– Так да. – Скаженная развела руками. – Ты всё воду хлебаешь. А без молока как же? Матрела сказала, завтра петухов резать будут. Дык я тебе похлёбочки куриной сварю. Ты клади, клади маслица-то! Как же кашку, да без маслица…

В миску полетел ярко-жёлтый кусок масла.

Донатос смотрел на морщинистую молочную пенку и мечтал оказаться где угодно: хоть на буевище с мертвяками, хоть с навьими на пепелище, – лишь бы только не есть молочного. С детства терпеть не мог ни томлёное молоко, ни парное. Однако под взглядом широко распахнутых глаз, смотрящих со слепой любовью, колдун отважно зачерпнул ложку и, зажмурившись, пихнул её в рот.

– А на второе я тебе репы с потрошками заячьими принесла. Ты кушай, кушай, миленький. У меня вон и кисель припасён…

Ежели б не полный рот каши, колдун бы выматерился.

– Славен, открывай! Ишь, заперся средь бела дня! Боишься, что украдут, что ли? Ясна? Есть кто живой?

– Иду! Иду! – донёсся из-за забора женский голос. – Не слыхала – кур кормила.