Письмо в завтра - стр. 2

Тайник пережил века. Город изменился, его кости оделись в сталь, его сердце заменили серверы, но коробка осталась. Она лежала в цифровом архиве академии, среди стеллажей, где пыль была гуще правды. Архив был лабиринтом, его коридоры гудели, как дыхание, всё ещё цеплявшееся за жизнь. Серверы мигали, их свет был слабым, но живым, как звезда, тлеющая в предрассветной мгле. Коробка покоилась в тени, её металл покрылся ржавчиной, но буквы «К.В.» проступали сквозь время, словно вызов, что не смолк. Гул шагов нарушил тишину – тяжёлых, не механических, живых. Тень упала на стеллаж, пальцы коснулись пыли, и свет лампы мигнул, как глаз, открывшийся после долгого сна. Пыль взметнулась, завихрилась, поймав этот свет, и в этом вихре было обещание – шаткое, но неугасимое.

Город затих, но в его молчании был ритм – напряжённый, как струна, готовая лопнуть. Где-то в вышине дрон жужжал, его алый взгляд скользил по крышам, не замечая, что внизу, в недрах, тлеет искра. Голос Карины, слабый, как эхо, звучал сквозь время, сквозь «Газ», сквозь забвение: «Помни, и город проснётся». Свет лампы дрогнул, упал на коробку, и в этом свете был не просто отблеск – в нём был огонь, ожидающий своего часа.

Тусклый свет люминесцентных ламп дрожал на стенах цифрового архива, словно боялся проникнуть вглубь бесконечных стеллажей, где пыль веков оседала на забытых машинах. Год 2125 висел в воздухе, как тяжёлое молчание – неосязаемый, но давящий. Михаил Беспамятный шагал вдоль рядов, его ботинки глухо стучали по бетонному полу, нарушая тишину, казавшуюся здесь живой, почти осязаемой сущностью. Он был один – или так ему казалось. В этом мире, где каждый шаг отслеживался невидимыми глазами «Газа», одиночество было иллюзией, хрупкой, как стекло под молотом.

Архив академии простирался перед ним лабиринтом из железа и проводов. Высокие шкафы, набитые старыми серверами, гудели низким, едва слышимым гулом – словно шептались о прошлом, которого никто не помнил. Воздух пах металлом и чем-то прогорклым, точно время здесь сгнило, оставив после себя лишь ржавчину. Михаил поправил очки, сползшие на кончик носа, и провёл рукой по холодной поверхности ближайшего стеллажа. Пальцы собрали тонкий слой пыли – следы забвения, подумал он. Пыль прошлого, которое стирают из нас, как ненужный черновик.

Он пришёл сюда за материалами для проекта – скучной работы о цифровых хранилищах, которая должна была впечатлить профессора Левина, сухого, как архивный воздух, и столь же безразличного к вопросам, выходящим за рамки лекций. Но Михаилу было любопытно. Любопытство – его порок, как говорил Дима, сосед по комнате, чей скептический смех до сих пор звенел в ушах: «Ты копаешь там, где ничего нет, Миш. Только пыль и провода». Может, Дима прав, мелькнула мысль, но Михаил отогнал её, как назойливую муху. Ему нужно было что-то найти – не для Левина, а для себя. Что-то, что объяснит пустоту, которая росла в нём, как тень без источника света.

– Ты опять в своих катакомбах? – голос Димы, резкий и насмешливый, ворвался в воспоминание, будто тот стоял рядом, скрестив руки на груди. Михаил почти видел его – худощавого, с растрёпанными волосами и вечной ухмылкой, от которой хотелось то ли смеяться, то ли дать ему подзатыльник.