Письмо в завтра - стр. 11
– Ты помнишь наш спор вчера? – спросил он вдруг, глядя на Диму. – О том, что «Газ» следит за всем?
Дима нахмурился, потирая подбородок. Его ухмылка исчезла, сменившись чем-то странным – неуверенностью, которой Михаил раньше не видел.
– Спор? – переспросил он. – Вчера? Я… не помню. Мы говорили о коде, кажется. Или нет?
Михаил замер. Вчера вечером они спорили – жарко, до хрипоты, о том, как «Газ» контролирует их жизни. Дима смеялся, называя его параноиком, а потом бросил подушку через комнату. Это было ясно, как солнечный свет в памяти Михаила. Но теперь Дима смотрел на него пустыми глазами, и в этом взгляде была трещина – маленькая, но заметная.
– Ты шутишь, – сказал Михаил, но голос его дрогнул.
– Нет, – Дима пожал плечами, и его улыбка вернулась, но была натянутой. – Может, ты мне приснился, философ.
Михаил отвернулся, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Это не шутка. Это было начало – первые признаки того, о чём предупреждало письмо. «Газ» стирал не только прошлое, но и настоящее, кусок за куском. Он вспомнил строки: «Память – твоя сила». Но что, если её отнимают у тех, кто рядом? Что, если Дима забудет его?
Теперь, глядя на друга, он понял: тревога, растущая в нём, была не просто страхом за себя. Это была тревога за всех, кого он знал. Михаил сжал письмо в кармане и пошёл вперёд, не оглядываясь. Но тень, оставшаяся в архиве, уже тянулась за ним – невидимая, но близкая.
Михаил шёл через толпу, но чувствовал себя так, будто идёт по краю пропасти. Студенты вокруг него смеялись, переговаривались, листали планшеты – обычная суета кампуса, знакомая, как дыхание. Но теперь она казалась ему маской, натянутой на пустоту. Он смотрел на их лица – молодые, беззаботные, с глазами, блестящими от света экранов, – и видел в них отражение того, что могло ждать его самого. Пустота. Улыбки без памяти. Жизнь, переписанная чужой рукой. Письмо в кармане жгло, напоминая, что он уже не один из них. Или ещё не один из них.
Дима догнал его, шагая рядом с той лёгкостью, которая всегда раздражала и успокаивала Михаила одновременно. Его планшет был зажат под мышкой, а пальцы выбивали ритм на невидимой клавиатуре – привычка, от которой он не избавился даже после трёх лет в академии.
– Слушай, Миш, – начал он, и голос его был таким же насмешливым, как всегда, но с лёгкой тенью неуверенности. – Ты точно в порядке? Выглядишь, будто проглотил что-то кислое. Или это Левин опять нагрузил тебя своими древностями?
Михаил бросил на него взгляд, пытаясь найти в друге огонёк, горевший вчера, когда они спорили до полуночи. Но глаза Димы были ясными – слишком ясными, как стекло, за которым ничего нет. Он не помнил. Не просто спор, а целый кусок их вечера, вырванный из памяти, как страница из книги. Михаил сжал губы, чувствуя, как тревога стягивает грудь, словно невидимая рука.
– Левин тут ни при чём, – ответил он, стараясь звучать спокойно. – Просто… задумался.
– О чём? О смысле жизни? – Дима хохотнул, но смех его был короче, чем обычно. – Ты всегда такой, Миш. Копаешь, где не надо.
Михаил остановился, глядя на друга. Дима был прав – он копал. Но теперь он нашёл, и это находка не просто лежала в кармане, а меняла всё вокруг. Он хотел рассказать – выложить всё, от архива до тени в коридоре, – но слова застревали, как кости в горле.