Письма с Первой мировой (1914–1917) - стр. 74

Погода серая, нудная, и вот твое письмо! Это прямо манна небесная после 40 дней, проведенных в пустыне. Почаще бы этой манны! И ты пишешь так хорошо, так ласково! И так хочется к тебе, быть с тобой, сознавать твою близость, твое бесконечно хорошее влияние на меня… Когда это будет? А пока кругом только холод, дождь и ветер, – не яркая золотая осень, а осень бури и непогоды, поздняя ненастная осень! Вот видишь, и я немного подпал под влияние окружающего, но думаю, что ненадолго. Это невольная реакция на вынужденное бесполезное сидение. Как только начнется работа, кончится и уныние. А работы не будет и завтра.

Мы, кажется, закончили оборудование госпиталя. Но в последние дни отмечается некоторое затишье в Галиции, уже два дня не везут раненых. А завтра П. П. уезжает на несколько дней во Львов за жалованьем (20-е число!). Это, конечно, столь важное дело, что отказываться от него для открытия госпиталя никак невозможно! Так что мы откроемся, должно быть, не раньше четверга.

Ты пишешь так соблазнительно: хочешь прислать мне посылку, готовишь мне подарки, говоришь даже о возможности своего приезда сюда… Было бы так хорошо! Ты спрашиваешь, где здесь можно остановиться. Здесь есть какие-то «Петроградские номера». Говорят, что там жили и врачи, но насколько там прилично, не знаю. На всякий случай нужно справиться.

Ты, Шурка, только не приезжай внезапно, лучше раньше сообразоваться с нашей работой, заранее сговориться. А как было бы хорошо!.. В Подволочиске более прилично, но оттуда сообщение не всегда правильное. Я бы коллегам показал свою женушку, а ты бы посмотрела, какие у меня коллеги. Ну, это еще впереди.

Ты мне хочешь прислать теплые вещи. Мать тоже пишет, что хочет сделать то же. А нам стало теплее. Мы сегодня замазали окна, топим печи по два раза вдень, – и не так холодно, стало даже тепло. Я думаю, что теплые вещи мне сейчас не нужны. У меня имеется теплое белье, есть и шерстяная вязаная фуфайка. Вот о каких прозаических вещах я тебе пишу. А сладости всякого рода мы примем с превеликой благодарностью, не откажемся.

Ты, Шурочка, укоряешь меня за то, что я напомнил о своем долге. Я этого не помню. Во всяком случае, если и напоминал, то не в смысле сознания своих обязательств по отношению к тебе, а просто при арифметических расчетах.

От матери тоже получил сегодня письмо, пересланное из Воронежа. Она пишет, что смерть брата видимо сплотила всю семью, что отношения всех стали более мягки и сердечны. Артур успел вполне помириться с Гуго, сознал свою неправоту. Это все-таки значительный плюс в нашем большом минусе…

Николая Ивановича [Скворцова] за его поздравление и память я поблагодарю лично письмом. Вообще мне грех жаловаться на отношения к себе коллег, верно ведь? Целую.

Твой Е.*

Страшно хочется слушать хорошую музыку!

* Далее приписка на полях письма.

10.

Волочиск, 20-го октября 1914.

Сегодня почему-то от тебя нет письма! Я сам пошел на почту, но потерпел неудачу. Ну, должно быть, завтра получу целых два. С отчаяния целый день резался в преферанс. Так и знай: если ты пропустишь день, я в наказание буду играть в карты! Придется тебе из двух зол выбирать меньшее и писать аккуратно.

Зато получил опять из Риги две открытки, от Артура с женой и от Эдит. Вот видишь, возьми с них пример, они меня стали прямо-таки бомбардировать письмами.