Письма с фронта. 1914–1917 - стр. 100

Позавчера выехал в Петроград Маслов (повар), он заедет в Екатеринослав дня на 2–3, а потом к тебе. Ему нужно отдохнуть, он имеет некоторые поручения… Отпуск ему дан до 1 сентября, если он тебя устроит, то можно будет ему остаться и дольше. Читаю Юлиана… неплохо, но мало истории… сплошной роман. Давай твои глазки и мордочку, а также лихую троицу, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая Женюрка!

Пишу тебе 2–3 слова, чтобы почтарь не уехал зря. Получил вчера два твоих письма и твою мордочку… ты сидишь с «седым», он что-то делает со своими глазами, а ты задумчиво смотришь пред собою. Генюша положительно молодец, так у него хорошо это вышло… Рассмотрел я мою золотую детку не особенно, но все-таки рассмотрел и страшно рад… как будто ты придвинулась ко мне на несколько сот верст. Заставляй фотографа не лениться и снимать вас почаще. У Ейки волосы должны быть действительно замечательны: на карточке, где она с Кирилкой ловит рыбку, вышел ее затылок, и на нем страх сколько накручено волос.

Сейчас у нас опять хорошая погода, и стоим мы второй день в прелестном уголку: лес возле, уютная деревня, приличный дом (сельской школы)… жаль, что завтра должны будем перейти в иное место, хотя и недалеко. Сегодня надевал новые сапоги, чтобы их расходить, – шик один, а не сапоги, хотя по снятии ноги жало порядком. После 2–3 проб будут очень хороши, так как потрафлены замечательно.

Здоровье мое восстановилось, и я вновь хожу до устали… такая уже привычка. Получил справку, что на бригаду я 8-й кандидат и могу получить ее месяца чрез два, а до штаба корпуса, по-видимому, очень еще далеко. Не это ли задерживает мое генеральство? Вчера разъели твою дыню. Откуда ты ее взяла? Прямо тает во рту. Послал кусочек батюшке, другим не мог… сам съел больше всех. Позавчера вновь разговаривал с Янковским, и он хорошо отзывается об успехах Генюши: ты ли ему внушила такое впечатление или он сам его получил? Не знаю, сумею ли я сохранить для нашей библиотеки присланные книги: все их читают наперерыв, и книги рискуют обратиться в труху.

Давай мордочку, губки, глазки, шейку и пр., и пр., и наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя женушка!

Получил твое письмо с описанием визита В[алериана] И[вановича]. Много смеялся над его печоринской характеристикой своей особы. Ты на это не смотри, он, правда, несколько оригинален, видимо, вял, может быть забавен, но прекрасный человек и офицер, храбр до глупости (приходится читать нотации за ненужное показывание себя противнику), прочных нравственных правил. Он тебе, может быть, расскажет, как я его дразнил по поводу его донесений мне и в конце концов дошутился до того, что он мне своим певучим голосом выпалил мне фразу: «Я вам, г. пол[ковни]к, больше ничего не буду доносить, вы все равно мне не верите…» А ты знаешь, моя славная, что я люблю пошутить над теми, которых люблю, и значит, поймешь, что В. И. моя слабость вместе с некоторыми другими. Вообще в полку у меня слабостей много, чтобы не сказать – все, а молодежь моя и в особенности. Не знаю, какой из них лучше. Прежде всего, все они у меня меченые, и тем-то они и милы мне. А некоторые из них мечены несколько раз: Писанский – 3, Чунихин, Фокин, Слоновский по 2 раза. А затем, все они выдержанные, воспитанные и без конца славные. Нужно посмотреть на нас, когда я с ними, – зубоскальство в полном ходу, с моей стороны – полное, с их – сдержанно-осторожное. Я в своем штабе совершенно отказался от больших чинов и работаю только с подпоручиками… бывают у нас и промахи, но зато легче их пробирать, а главное, у нас живо и весело.