Пик Дьявола - стр. 16
– На то, чтобы все вам рассказать, уйдет немало времени.
– Вот уж чего у нас тут в избытке, – спокойно ответил он. – Времени у нас хватает.
Гостья указала на дверь:
– У вас семья, а я…
– Они знают, что я здесь, и знают, что такая у меня работа.
– Может, мне стоит прийти еще раз завтра…
– Рассказывайте, Кристина, – мягко сказал он. – Снимите тяжесть с души.
– Вы уверены?
– Совершенно уверен.
Она скосила глаза на чашку. Осталось еще много – почти половина. Кристина подняла ее, в два глотка допила чай, поставила чашку на блюдце, а чашку с блюдцем – на поднос на столе. Потом снова поджала под себя ногу и скрестила руки на груди.
– Не знаю, когда все пошло не так, – сказала она. – Мы жили как все. Ну, может, не совсем как все, потому что отец был военным и в школе мы были на хорошем счету. Когда наши самолеты, «флосси», вылетали к границе, весь городок знал: наши отцы летят сражаться с коммунистами. Тогда к нам было особое отношение. Мне это нравилось. Но в остальном мы ничем не отличались от других. Мы с Герхардом ходили в школу, а вечером дома нас ждала мама; мы делали уроки и играли. По выходным ходили по магазинам, устраивали пикники, жарили мясо и колбаски на решетке, ходили в гости и в церковь, а на Рождество ездили в Хартенбос. Ничего необычного в нас не было. Ни когда мне было шесть, ни когда восемь и десять, я не вспоминаю ничего из ряда вон выходящего. Папой я восхищалась. Помню, как от него пахло по вечерам, когда он приходил домой и обнимал меня. Он называл меня своей большой девочкой. У него была красивая форма со сверкающими звездами на плечах. А мама…
– Ваши родители еще живы? – вдруг перебил ее священник.
– Отец умер, – ответила Кристина с таким видом, что сразу делалось понятно: дальше она развивать эту тему не намерена.
– А мать?
– Я очень давно ее не видела.
– Вот как?
– Она живет в Моссел-Бэй. Священник ничего не ответил.
– Ей все известно. Она знает, чем я занимаюсь.
– Но так было не всегда?
– Да.
– Как она узнала? Она вздохнула:
– Это часть моей истории.
– Вы думаете, она вас оттолкнет? Потому что теперь ей все известно?
– Да. Нет… Мне кажется, она чувствует себя виноватой.
– Из-за того, что вы стали проституткой?
– Да.
– А в том действительно есть ее вина?
Кристина больше не могла сидеть спокойно. Вскочила, подошла к стене, словно желая увеличить расстояние между собой и священником. Потом подошла к стулу и схватилась руками за спинку.
– Может быть.
– В самом деле?
Она опустила голову, и длинные волосы закрыли ее лицо. Так, неподвижно, она постояла некоторое время.
– Мама была красивая, – заговорила она наконец, поднимая голову и убирая руки со спинки стула. Она шагнула вправо, к стеллажу, и стала невидящим взглядом рассматривать книги. – На медовый месяц они ездили в Дурбан. Фотографировались там… Она могла бы выйти за любого. У нее была красивая фигура. Лицо… такое милое, такое нежное. И на всех фотографиях она смеялась. Иногда мне кажется, тогда она смеялась в последний раз.
Она повернулась к священнику, опершись плечом о стеллаж, одной рукой ласково проводя по книжным корешкам.
– Должно быть, маме приходилось нелегко, когда отец уезжал. Но она никогда не жаловалась. Когда она узнавала, что он возвращается, она делала генеральную уборку – прибиралась в доме. Называла это «весенней уборкой». Но сама она никогда не прихорашивалась. Одевалась чисто, аккуратно, но все меньше и меньше пользовалась косметикой. Ее платья становились все бесформеннее, и цвета стали какие-то серые, невзрачные. Она коротко обрезала волосы. Знаете, как бывает, когда видишь человека каждый день, – какие-то важные перемены не замечаешь.