Пифагор, или Вы будете счастливы - стр. 18
Жена Лия Александровна оказалась полной противоположностью мужу. Тонкая, высокая она молча слушала и иногда вставляла что-нибудь неожиданное. Вот и теперь она ушла к своему ноутбуку и через пару минут сказала, устало посмотрев поверх узких очков для чтения и компа:
– Ваш Пифагор застрял на карнизе.
Все повернулись к ней.
Леся покачала головой.
– Папа, у нас нет времени на общую часть, переходи к первой главе, а лучше к последней.
Леся работала удалённо учителем в одной из колоний и объединила в себе странным образом отца и мать. После снятия комбеза оказалась существом беспокойным и тихим, бледным, среднеупитанной комплекции, с чёрными быстрыми глазами и отстранённым взглядом будто со стороны.
Митяев возмущённо набрал воздуха и развёл руками. Выдохнул растерянно:
– Вам, девушки, всё бы о главном, а главное оно для каждого разное. Как человек обрисует себе картину происходящего в неизвестной для него местности?
Он обернулся к Крапивину. По честности здесь негде было и повернуться. В этой части комната была заставлена пластиковыми книжными шкафами. «Нет, чтобы снести это все на диск, в читалку, сколько бы места освободилось…» – думал Крапивин, разглядывая корешки книг. Но их было плохо видно, пластик помутнел. От смены температур не только зимний сад облетает.
И вдоль одного из шкафов лежал Крапивин, как очень важный больной на единственном угловом диване, десяток вязанных вручную подушек утыкали его со всех сторон. На маленьком столике стояли кружки с чаем и блюдо с кучей всевозможных малюсеньких печений. Оказалось, что их пекла Леся.
Крапивин впился глазами в Лию Александровну, прохрипел торопливо, боясь, что разговор опять унесется куда-нибудь в другую сторону:
– Где можно увидеть? Пифагора на карнизе? Он сильно разбился? – И кивнул Всеволоду Кирилловичу: – Так и есть, Всеволод Кириллович. Лучше всё-таки взглянуть с разных сторон.
– Зовите меня Всеволодей, так короче. Тут все меня так зовут. Кто выговорить может.
– Сева! – покачала головой Лия Александровна.
– А так только тебе можно. Всё бы вам сокращать! – проворчал он, воздев указательный палец к низкому потолку. Подошёл к жене, прописал что-то на её ноутбуке и сказал Крапивину: – Смотрите. Да на потолок смотрите, так удобнее. А где нам тут видеопанель держать? Теснота…
Потолок стал чёрно-серым. Прорисовался кусок неприветливой каменюки. На уступе в небольшом круге холодного света отчётливо виднелся Пифагор. Лежал грудой, почти ничем не отличаясь от камней. Робот и робот, может, и чужой. Сколько их туда шагнуло? Да только аккумулятор новенький, чистенький, накануне выданный кэпом, сверкал бляхой фирмы Ксона…
– Это он, – сказал Крапивин, прищурившись и уставившись в потолок.
Он согрелся, даже не так, он чувствовал, что перегрелся, дико хотелось спать, иногда думалось, кто все эти люди, но их голоса возвращали и возвращали его из сонного гнезда на этом чужом диване на чужой планете. Он был в каком-то будто подвешенном состоянии, все казалось нереальным. То ли оттого, что хотел спать, то ли потому что проглотил столько лекарств и вряд ли они были просто витаминами.
«Скорее всего самые убойные, – думал Крапивин, опять впадая в состояние полусна, когда вроде бы все слышишь, видишь, но будто из-за стекла. Слышно было, как Митяев просит жену увеличить картинку. – Можно представить, что помогло Митяеву, когда он тут в одиночестве боролся с пневмонией. В прошлом году сам так лечился, будто впрок, будто чтобы потом года три не болеть, и заглатывал все, что попадало под руку. Потому что завтра надо быть как огурец, потому что больше некому, или просто приедет Ксю. А как иначе, если на Земле проездом, всего на неделю. Ксеня, Ксенечка, соскучился, такой вот дурак, сказать могу это только в бессознательном состоянии».