Петушок или курочка - стр. 3
Чтобы занять себя, я изучал объявления на стенах зала ожидания вокзала, рассматривал коричневые и кремовые плитки на полу, количество которых я знал уже наизусть, ковырял облезлую краску сидений, на которых безуспешно пытались уснуть пассажиры, подходил к окошкам билетных касс, внимательно разглядывая кассиров, склонивших голову и напряженно перебиравших билетные бланки.
Чтобы я не заскучал, меня отпускали гулять по площади. Я ходил по аллеям парка возле памятника Ленину, который каждый год обновляли серебрянкой. Стволы деревьев на метр от земли аккуратно окрашивали белой известью, и когда я спросил дедушку, для чего это делают, он ответил, что кору окрашивают для защиты от зайцев. Я не унимался: «А как живут другие деревья, которые никто никогда ничем не красил?» На этот вопрос я не получил ответа, решив для себя, что деревья вокруг Ленина важнее, чем остальные.
Запах дегтя со станции разносился по центральному скверу и улице 10-й годовщины Октября, перемешиваясь с запахом растений и трав. Дровяные сараи чернели во дворах. Старые покрышки, выкрашенные белой краской, цвели бархатцами. Покидать вокзальную площадь мне строго-настрого запрещалось, но проходя мимо закрытого еще магазина «Заря», я норовил хоть чуть-чуть удалиться от вокзала.
Во дворах стояли железные столбы с перекладинами, на которых были натянуты веревки с бельем. Развешенное белье плескалось на ветру разноцветными флагами. У гаражей торчали ржавые треугольники для выбивания ковров. Один мужчина «повесил» «Утро в сосновом лесу»5 и охаживал его выбивалкой, поднимая в воздух облако пыли…
Вариантов добраться до деревни было не так много. Дважды в день из райцентра до наших мест отправлялся молоковоз, собиравший молоко с районных ферм. Он появлялся на вокзальной площади около восьми часов и подбирал попутчиков. Кузов огромного Урала был на три четверти забит пустыми сорокалитровыми бидонами, которые он вез на смену. Александр Пантелеймо́нович Перева́лкин брал за проезд по рублю с человека, помогал загрузить чемоданы и подняться наверх женщинам и детям. Пустое пространство в кузове быстро набивалось, но Пантелеймо́нович старался взять всех.
Урал отправлялся от площади и сворачивал на улицу Октябрьской революции. Я смотрел, как ранние, сонные прохожие останавливались, провожая его взглядом. Мужчина в брезентовом плаще неторопливо ехал на велосипеде, и привязанные к раме удочки тряслись на каждой кочке. Возле старинной лавки Урал сворачивал на улицу Первого мая. Выползал на мост через Вексу6 с густыми шапками ивы по берегам и мостками, на которых женщины полоскали белье. Слева оставалась стрелка и белесая колокольня Благовещенского собора. Урал с диким ревом дергался и плелся по окраинным улицам городка, разгоняя стайки гусей, куриц и цыплят, неспешно прогуливающихся в траве. По мере удаления от города дорога становилась все хуже и хуже: глубокие лужи превращались в озера, в которые наш Урал погружался по самый кузов.
Я с наслаждением смотрел, как мы заплывали в бурую грязную воду, и в стороны от нас расходились волны, разбегавшиеся по краям. В некоторых «озерах» на дне была глубокая илистая жижа, которая засасывала колеса. Грузовик ревел и трясся и, надрывая двигатель, старался выбраться из болотистых луж. Когда Урал выбирался из лужи, со всех сторон лились струи воды и с колес летели комья грязи. Колея становилась все глубже и, казалось, что мы вот-вот сядем на задний мост, а колеса повиснут в воздухе. В кузове народ напряженно держался за болтающиеся алюминиевые бидоны, которые бряцали друг о друга.