Пьесы и сценарии - стр. 26
есть.
Да на сберкнижке полевой,
Да в чемодане кой-какой
Кафтанец.
БЕРБЕНЧУК
Салий, сюда!
ВАНИН
Какой же он Салий?
Он — Замалий!
БЕРБЕНЧУК
Три года служат, ну, убей,
Никак не различу я этих двух чертей.
Замалиев подбежал с вазой, Бербенчук угощает Олю.
ПАРТОРГ
(проходя с Анечкой)
Так было раньше, доктор, а теперь
Покушаю — и жмёт, вот тут… вот тут… вот этак…
АНЕЧКА
Куда какой весёлый кавалер!
Зайдёшь, я дам тебе таблеток.
МАЙКОВ
(Гридневу)
Ты что, ты принял всё всерьёз?
Да нет, я скромненький, я малый человечек.
Отец мой, правда, пирожками торговал вразнос,
А остальные все пасли овечек.
НЕРЖИН
(Ванину)
Откуда взяли вы, ну почему:
«Образование ума не прибавляет»?
ВАНИН
Браток, кто это понял — разъяснять не надобно тому.
И не втолкуешь тем, кто этого не знает.
МАЙКОВ
Да пролетарий я исконный:
Дворовой девки сын я незаконный.
Ты в школе ж прорабатывал — помещички бывали!
Им — попадись на сеновале!
Феодализм проклятый! Право первой ночи!
ГРИДНЕВ
Но значит, всё же, кровь твоя полудворянская?
МАЙКОВ
Что — кровь? Ты на нутро смотри.
Нутро моё — рабоче-
— крестьянское!
Да, я горжусь своим сермяжным родом:
Мы — Доброхотовы: добра хотели мы.
Кому? Естественно — народу!
Танго. Галина и Лихарёв танцуют. Музыка постепенно становится беззвучной.
ВАНИН
(Нержину)
Всё на себя беру. Кругом я виноват.
Считай: сдал Луцк. Сдал Львов. Сдал Новоград.
И хоть под Ковелем едва что я не помер, —
Оправился, сдал Коростень. и я же сдал Житомир.
А после, под шумок, при драпе массовом,
На пару сдали Киев с генералом Власовым.
МАЙКОВ
(Гридневу)
Но производственную практику вы всё же проходили?
ГРИДНЕВ
Конечно, и теорию и практику учили.
Арестовать — уметь! Тут способов мильоны!
Чтоб не шуметь. Чтоб шито-крыто.
Оденься лётчиком, электриком, шофёром, почтальоном…
Ну, скажем, как арестовать архимандрита? —
Заночевать просись.
ВАНИН
Полтаву сдал. и Лубны. и Хорол.
А разных там Пирятиных, а Белых там Церквей…
Слышь, счастье, что наш брат до Волги не дошёл, —
И Сталинград мы сдали бы, ей-ей.
Уж как катились — ни заград-отрядами
И ни приказом двести двадцать семь…
Бывало: «Братцы! Не Москва ль за на…» Да я! да мы!
Да по рогам! Да ну тебя совсем!
К Ванину и Нержину переходит Анечка. Нержин вскоре отходит, выглядывает в окна под шторы, расстёгивает планшетку с картой, нервно похаживает. Галина после танца разговаривает с Лихарёвым, с Бербенчуком, но тревожно следит за Нержиным. Нержин уходит в правую дверь.
ГРИДНЕВ
Христовым странникам архимандрит, конечно, рад.
Сидят чекисты и беседуют про страшный суд, про рай.
Заснула братия — встают: «Ты арестован, гад!»
Не вспоминай!..
ГЛАФИРА
(в группе слева танцует с гитарой и поёт)
НАЧХИМ
(сильно пьяный, стоит, почти повиснув грудью на перила лестницы, и декламирует то ли Кате, сидящей неподалёку от него, то ли никому)
КАТЯ
Эт что?
НАЧХИМ
Вертинский, Катенька. Его когда-нибудь
Слыхали вы?
КАТЯ
Старьё, начхим. Старьё и муть.
(Отходит.)
Начхим ещё стоит, потом опускается на первые ступеньки лестницы. Тихая музыка, как бы из-за стекла.
АНЕЧКА
(Ванину)
Ну, ты доволен праздником?
ВАНИН
Доволен.
АНЕЧКА
А почему ты грустный?
ВАНИН
Да разве человек бывает волен
В чувствах?
Окончится война — закатимся подальше, — от гостей,