Песок и золото. Повесть, рассказы - стр. 15
«Навозные? – оборвал себя Гортов. – Ну тогда получается, что империя… Нет, не годится, да и пример избитый…»
Так, что там у нас… «Либералы… либералы… как вы относитесь к отдельным…»… мозг, едва напрягшись, стал опухать, тяжелеть, болеть.
Гортов встал, походил. Келья стремительно сузилась, стало невыносимо тяжело среди давящих стен, и он выбежал в коридор и сразу столкнулся с Софьей. Верней, почти что столкнулся, – столкновение это было бы неприятным – она несла в руках больничную утку, употребленную. Софья была в парадном платье.
Гортов застыл с приветственной миной – рот приоткрылся, набряк словами, но Софья, пунцовая, слов не дождалась и торопливо скрылась за дверью. Гортов умыл лицо и вернулся в комнату.
«Либерализм – как позабытая утка в больничной палате. Пахнет и выглядит соответствующе. Может, пора уж прибраться!? В грязи лечение бесполезно».
Гортов с вдохновением застучал по клавишам. В голове, наконец, зазвучал стройный и бодрый голос Северцева, речь полилась потоком. Говоря, Северцев так и стоял перед Гортовым, как в том подвале: поставив ногу на стул и вещал, пока суровая молодежь, упав ниц, чистила ему обувь.
Гортов закончил печатать к утру. Перечитал, но слова липли к глазам, расплывались, смысла не уловить. Упал на землистую простынь.
Отключился на пару часов, вскочил.
Уже опаздывал на работу.
– Ну что ж, могло быть и лучше, – Порошин, коротко посмотрев на листы, скомкал их и отшвырнул в урну.
Гортов замер, почувствовав внезапный укол в сердце. Затуманилось в голове. Как же, но как же…
– Как же, а мне казалось… – пролепетал он, бросив фразу на середине. Ему казалось, что он написал гениально. Будто ему нашептал интервью для вшивой газетки голос с небес, пусть и похожий на голос Северцева.
– А, в общем, конечно, неплохо, – смягчился Порошин, увидев намокший взгляд. – Только он родился на Рязанщине, а не на Брянщине. Вы это больше не путайте.
***
Ямщик домчал до невзрачных домов, из которых слышались звуки пьяного праздника. Порошин весь день лукаво подмигивал Гортову, и глаза его были полны предвкушениями еще не известных Гортову удовольствий. Бортков и Спицин тоже подмигивали ему.
Когда ступили на землю, дохнуло свежими травами. Где-то вдали пробурчал гром. На черно-лиловом небе вспыхнули огоньки фейерверка – вспыхнули в Москве, а казалось, в потустороннем мире. Затем еще один, и еще. В городе отмечали что-то.
«Пошли, пошли», – Порошин нетерпеливо толкал «Русь» в здание.
Внутри играл рок-н-ролл. Официантки носили коктейли под флуоресцентным искрящимся потолком, и юбки их развевались. За барными стойками сидели как будто другие люди, не из Слободы – безбородые и в светлых брюках.
– Вдыхайте воздух свободы, – кричал и плевал ему в ухо Порошин.
– Воздух Слободы, – машинально откликнулся Гортов, усаживаясь на стул.
В тонких рамках висели на стенах портреты западных идолов – бейсболистов, артистов и режиссеров. Бесконечные артефакты вокруг – флаги, Пизанские и Эйфелевы карманные башенки, миниатюрный Биг Бен, Сид Вишез, лижущий щеку пухлой блондинки Нэнси – черно-белая редкая фотография. Все пили виски и джин. Вокруг был сильно сгущенный Запад. «До такой степени Запад, что уже Восток», – подумалось Гортову.
Порошин всех угощал. Все пили немного, готовясь к чему-то. Порошин, не щадя живота своего, пил за всех.