Песня Тайги - стр. 10

Иной хариус, прежде чем схватить мошку, сбивает её хвостом, утопить старается, а потом берёт.

Но не всегда удаётся выманить хариуса из-под валуна. Сытый стоит, не хочет лишний раз силу расходовать, ведь вода в реке бежит стремительно. Вот и приходится рыбаку подбирать мошки по цвету: рыжую, красную, жёлтую, чёрную.

Степан не торопится. Он ждёт вечера, и когда прохлада с гор спускается к реке, а солнце вот-вот спрячется за вершины гор, над Енисеем откуда ни возьмись повисает подёнка, насекомое. Её много, она кружит над водой, опускается к самым струям, снова взмывает на своих прозрачных крылышках, висит неподвижно в воздухе, затем парашютирует на воду и плывет, отдаваясь лёгкой волне. Тут хариус покидает свои валуны-укрытия и выходит на охоту.

Вот к такому времени и подгадали мы…

То там, то здесь подёнка цвета осенней листвы снималась с прибрежной травы и парашютиками повисала над рекой. С каждой минутой её становилось больше и больше. Она чертила в воздухе замысловатые петли, распустив трепетные крылышки, усики и длинные хвостики, качалась на невидимых качелях, то падая, то взмывая, то повисая над лавиной Енисея, словно давала премьеру волшебного балета. Я замер от удивления и восхищения. А подёнка прибывала и прибывала, будто кто-то её вытряхивал из мешков, как муку, и она желтовато-белёсым облаком застилала всё пространство. На воде чаще стали раздаваться всплески один тяжелее другого.

– Ну вот, самый раз мошковать, – сказал Степан, подвязал жёлтую, как капля янтаря, мошку к леске и пошёл к соседнему шипуну. – Торопись, паря, пока подёнка танцует.

Он бросил на воду мошку, повел её против течения, раздался всплеск, Степан в тот же миг подсёк крупного хариуса и выбросил на берег.

Я последовал его примеру, возбуждаясь от беспрерывного хлюпанья на воде кормящимся хариусом.

Ожу, что берёт начало в Восточном Саяне, впадает в Бий-Хем – река очень бурная. Каскад следует за каскадом. И по всему руслу – валуны, большие и малые.

Иной на крокодила похож: голова с пастью зубастой из воды торчит и спина горбатая вся в шишках, хвост в воде буруны поднимает. Идёшь дальше. Стоп! Перед тобой динозавр, одна часть на суше, вторая – в воде. Стремительный поток угорело хлещет над той половиной валуна, что воды опустился напиться, огибает его, пенится. И вдруг смирнеет, тихонько плещется под боком, отдыхает. Тут же плавают листья, палочки всякие, хвоинки. Хлопья пены собираются в шар. И лопаются, будто дышат.

Такие места под валунами рыбаки называют уловами. Придумано это мудро. Хариус, ленок не любят, когда в горной реке всякий мусор плавает. А как ему не плыть, если река сквозь тайгу течёт? Тайга-то она живая! То шишку уронит с кедра или ели, то лист упадёт с березы, то ветер сломит сухую веточку, то хвоинку насекомое подточит. И всё это летит в реку. Поток подхватывает, кружит в водоворотах, о валуны бьёт, крошит на мелкие части. Рыба боится, неохотно выходит на кормёжку из-под своих укрытий. И не будь уловов, весь мусор так бы и несло по реке.

Но уловов на реке тысячи, и в каждом что-то задержится, закрутит, на берег выбросит или утопит.

Осенью, в октябре, когда хвоя лиственниц от дуновения ветра сыплется рыжим дождём, река тоже рыжеет. Плывут хвоинки, миллиарды их, тысячи миллионов попадают в улова. Струя их там крутит, сбивает, как пену, в один общий комок. Только комки эти не лопаются, а наоборот – растут, растут… Хвоинки друг к другу плотно-плотно прижимаются, как будто невидимая волшебница складывает. И вот уже не просто бесформенный ком, а шапка. Такая высокая, симпатичная. Нижняя часть околышем шириной с ладонь, верхняя часть – овальная. Такую шапку у нас называют боярка. Издали кажется – из зимнего колонка сшита. Огненная.