Пещера - стр. 22
– Давай рюкзак тоже.
– Зачем, мне не тяжело.
– Ну как съездил?
– Хорошо съездил, очень красивый район. Обязательно вернусь туда еще раз. Выбери время поехать со мной.
Андрей кивнул головой в знак согласия. Горы уже не разъединяли отца и старшего сына. Взрослый Андрей перестал стыдиться отсутствия интереса к ним, смотрел на отца умудренным взглядом мужчины, гордился и даже завидовал его достижениям. Они сделали несколько восхождений вдвоем. На них не очень умелый Андрей не стеснялся чувствовать себя маленьким, нуждающимся в поддержке отца.
– Ты на машине?
– Да.
Внутри машины свободно гулял наполненный всевозможными запахами теплый воздух города. Запах возвращения, запах обновления жизни. Тамара закрыла свое окно, поток изменил направление и стал трепать волосы Дмитрия.
– А это что такое?
– Новый бар открыли. Почти год строили, не помнишь? Пиво хорошее. Зайдем, когда у тебя будет время.
– Пиво хорошо.
– Можно сегодня вечером.
– Сегодня не будет времени.
Вечером Дмитрий зашел к матери. Она ждала. На столе стояли теплые его любимые пирожки с мясом. Он с удовольствием их попробовал, несмотря на забитый плотным домашним ужином желудок. Ей, как обычно, не понравилась его худоба и обгорелый нос.
– Когда ты уже перестанешь из дома уезжать? Сын без отца растет, что из него получится?
– Андрей вроде ничего получился. А раньше я больше разъезжал.
– Андрей! За Андреем я смотрела. А теперь уже нет сил. Не заметишь, как Саша вырастет.
Это Дмитрий знал. Он остался довольным состоянием мамы. Выглядит хорошо. Прежней энергии нет и никогда уже не будет. Он постепенно свыкался с этой мыслью. Как будто выключилось что-то внутри в один день. Память давно начала барахлить. Ее хватка на Дмитрия разом ослабла, почти сошла на нет. Впервые в его жизни. Но соединяющая их ниточка как будто стала еще прочней и важней. Дмитрий как мог сопротивлялся мыслям о неизбежном. Редким, непривычным для него мыслям. Свобода, когда-то, наверно, желанная, не имела теперь никакого значения. Он не чувствовал себя свободным и без колебаний бы вернул свою прежнюю маму, если бы мог. Только рядом с ней он мог по-настоящему ощущать самые главные, основные правды жизни. Простые и нестареющие, вечные. Прозорливые или невежественные. В ней угасала сила, которой в нем никогда не было и, наверно, никогда не будет. Непреклонная правота и мудрость поколений. Выживших и оставивших после себя потомство. На нем эта цепочка прервется. Он никудышное звено. Его сыновья один на один с миром. Андрей. Теперь Саша. Несправедливо, но поделать с этим уже ничего нельзя. Нет во мне такой силы, такой убежденности.
– Ты хорошо выглядишь, мамуля, – он помнил о том, что нужно говорить громко.
Она кивнула головой и улыбнулась.
– Как твоя спина? Не болит?
– Слава богу.
Из ее малоподвижных глаз вдруг глянуло что-то безрадостное и отчужденное. Не в первый раз. Одиночество, обреченность старости? Что там у нее в голове? Он испытывал грусть и вину. И неясное облегчение. Освобождение. Каждый сам по себе. Он заерзал на стуле. Пора.
– Мамуль, тебе уже надо спать. Пирожки очень вкусные. Мне пора домой, устал с дороги. Завтра придем с Сашей.
Она завернула ему с собой пирожки и напомнила, чтобы он был осторожным на дороге. Ночные фонари едва пробивались сквозь осеннюю прохладу улиц. Он вырулил на большую, еще оживленную. Суета. Когда опять в горы?