Первые грозы - стр. 27

Лёша всегда любил рисовать. И только людей. Они получались у него на удивление похожими. Портретами восхищались, приписывая Лёше чуть ли не гениальность, но пару лет назад рисование ему наскучило. Не осталось тех, кого хотелось бы изобразить. Он уже и думать забыл про это своё увлечение, но вчера вечером, размышляя над особо сложной задачей по математике, Лёша задумался и начал рисовать прямо в тетради увиденное утром лицо: острые скулы, длинноватый нос, ямочка на подбородке и вокруг копна развевающихся от ветра волос. Только глаза зияли пустыми провалами. Лёша попытался представить себе её взгляд, но ничего не выходило. Вздохнув, он нарисовал очки и заштриховал стёкла. Потом отыскал в столе краски и попытался изобразить девушку в цвете. Он перевёл всю бумагу, что была в доме, но так и не решил, что делать с глазами. Задача по математике была благополучно забыта.

Сейчас Лёша бежал по стадиону и думал. Почему бы не сходить на автовокзал и не встретить Витю? Друг он или не друг? Витя всегда приезжает на последнем автобусе. Во сколько это? Что если пойти днём и посмотреть расписание, а заодно пройти через тот двор? Погода пасмурная, и девушка наверняка снимет свои солнечные очки. Тогда он увидит её глаза, завершит портрет и сможет спать спокойно. Или всё же не сможет?

Лёша отогнал от себя шальные мысли. Дело в искусстве и ни в чём другом. Потом ему пришла мысль, что девушки может и не быть в том дворе. Не может она сидеть и ждать, пока Лёша притащится смотреть на её глаза. И живёт она наверняка в другом доме или даже в другом городе, а сюда попала по своим личным делам и никогда уже не вернётся.

Дорогу преградил отец.

– С ума сошёл? Какой круг наматываешь?

– Какой? – удивился Лёша. Погрузившись в себя, он совсем забыл о времени.

– Угробиться хочешь? – неужели отец проявил-таки заботу? Только в этот раз она была ни к чему. Лёше было вовсе не тяжело.

За мутно-серым окном проплывали поникшие, потерявшие почти всё своё одеяние, деревья. «Берёз изглоданные кости» неожиданно ворвалось в мысли. Лёша вздрогнул. Есенин. Всё из-за мамы с её стихами. Всплывают в голове в самые неподходящие моменты жизни.

Что он здесь делает? Куда едет? Зачем? Ну, со вторым понятно: в Москву едет, в музей. А вот зачем, вопрос сложный. Мог бы сейчас снова пойти в тот двор. Кто знает, может быть, девушка с золотыми волосами там. На прошлой неделе её не было, а сегодня могла прийти. Сейчас, в этот самый момент. Лёша вздохнул.

– Ещё немного осталось! – с энтузиазмом воскликнула сидящая рядом Ню и так близко прижалась к Лёше, что белобрысая Юлька Савченко противно захихикала «любовь-морковь».

В прошлое воскресенье, когда вернувшийся со стадиона Лёша открыл дверь, чтобы отправиться на автовокзал узнать расписание автобусов, а заодно пройти через тот самый двор, он чуть не убил этой самой дверью притаившуюся за ней Ню.

– Я поеду в музей, – вместо приветствия заявила она, потирая ушибленное плечо.

– Поздравляю! – Лёша поморщился. Он-то тут при чём?

– Поедешь со мной?

– Подожди! – он опешил. – Ты же с классом поедешь?

– Ну, да! – протянула Ню.

– Вот и езжай! Я тебе зачем?

– Не хочу одна!

Так спокойно. Досчитать до пяти. Медленно. Потом выдохнуть.

– Ты. С классом. Поедешь. Не одна.

– Они придурки! – Ню почти плакала. – Это всё равно что одна.