Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя» - стр. 44
Благодаря этой меткости выстрелов неприятельским солдатам было запрещено показываться перед севастопольскими укреплениями, кроме тех команд, которым необходимо было это по службе.
Ночные вылазки из Севастополя еще более замедляли работы неприятеля. С наступлением ночи наши охотники пробирались тайком к земляным постройкам союзников, нападали на них врасплох, уничтожали, насколько можно, их работы и, произведя всеобщую тревогу в лагере, возвращались домой, забрав в добычу оружие, одежду, инструменты и пр. Случалось, что несколько десятков солдат, отправившихся ночью распотешить свою удаль, поднимали на ноги всю неприятельскую армию. С первым криком «Ура!» наших охотников, бросавшихся в штыки, союзники, не рассмотрев числа их, были тревогу по всему лагерю. Проходило несколько часов после того; наши удальцы давно уже отступили и, сидя в кругу товарищей, рассматривали кто захваченную у неприятеля шапку, иной ружье, либо одеяло, а в неприятельском лагере солдаты все еще стояли под ружьем, ожидая нападения русских.
Беспокоя день и ночь противника и замедляя его работы, севастопольский гарнизон успел построить укрепления, сделать необходимые запасы снарядов, поставить на укреплениях морские орудия, расставить корабли так, чтобы они могли обстреливать рвы и овраги, спускавшиеся к городу, и устроить несколько мостов для свободного сообщения. Словом сказать, наши успели укрепить город настолько, что когда неприятель открыл первую стрельбу по Севастополю, то мы были совершенно готовы встретить его должным образом по-русски.
Эта необыкновенная деятельность севастопольского гарнизона не укрылась от глаз монарха. Достойно оценив заслуги защитников, император писал князю Меншикову: «Благодари всех за усердие; скажи нашим молодцам-морякам, что я на них надеюсь на суше, как на море. Никому не унывать, надеяться на милосердие Божие, помнить, что мы, русские, защищаем родимый край и веру нашу, и предаться с покорностью воле Божией! Да хранит тебя и вас всех Господь; молитвы мои за вас и наше правое дело, а душа моя и все мысли с вами».
На рассвете 5 октября сильный туман закрыл весь город и бухту до такой степени, что в двух шагах ничего не было видно. В половине седьмого утра, как только туман стал редеть, французы, бросив три бомбы одну за другой, подали тем сигнал к началу стрельбы по осажденному городу. Вслед за тем с удивительной быстротой заревело 53 орудия французских и 73 английских. В ответ на этот погром посыпались частые выстрелы с наших укреплений с такой меткостью, которая заставила союзников понять, что нелегко им будет сладить с укреплениями, выросшими на их глазах.
Стрельба по городу и окружавшим его укреплениям с каждым часом увеличивалась, и в самое короткое время все пространство, разделяющее двух противников, покрылось таким густым пороховым дымом, что и на близком расстоянии не было возможности видеть предмета. Несколько раз отдавалось приказание стрелять пореже, чтобы дать рассеяться дыму, но моряки, по увлечению и из желания нанести больший вред врагу, продолжали вести самую частую стрельбу. Тучи порохового дыма, носясь над городом, скрывали от глаз не только все батареи и всю окрестность, но даже и само солнце. Свет его померкнул, и казалось оно раскаленным шаром или кровавым кругом, медленно опускавшимся на горизонт.