Перстень Рыболова - стр. 35
– Да, здравомыслию твоему можно позавидовать! Ты ведь не допускаешь до меня своего единственного сына.
Глаза Элама увлажнились.
– Ведь ты колдун, а он простой смертный, – продолжал Амальфея. – Успокойся, Змей, ты прав. Я не желаю зла никому из Асфеллотов, вы дух от духа моего. Рано или поздно все встанет на свои места, и я сторицей возверну каждому все, что взял. А теперь мне нужна помощь.
Амальфея прошелся по комнате. Змей видел, как легкие занавеси на окне качнуло, точно сквозняком, а его руки коснулся еле ощутимый холодок. Уж это-то ему не почудилось. Сила Амальфеи и впрямь нарастала – теперь его можно было чувствовать кожей, а по временам ощущать, как уплотнялся и потрескивал в комнате воздух.
– В Светломорье у меня есть враг. Ему известно, кто я такой, и чем больше я пытаюсь войти в этот мир, тем сильнее он меня отгоняет.
Змей усмехнулся.
– Да кому тягаться с тобой?
– Не знаю. Странное ощущение – будто наблюдает кто за мной чье-то око, смотрит и смотрит, приглядывает. А пытаюсь вглядеться в него, мне слепит глаза, – бокал едва видно дрогнул – это Амальфея ударил по столу рукой. – И вот сейчас оно совсем рядом, на Лафии. На подходе к островам я ощутил его так явственно, словно кто-то смотрел на меня в упор.
В комнате воцарилась тишина. Элам сидел в кресле, помешивая в бокале пахучий травник и глядя в окно, за которым шевелились ветви ив, одетых серебристой листвой. Поблескивала зеленая гладь сонного озера, жившего своей таинственной, темной жизнью. И такие же темные, глубокие мысли тенями бродили в голове старого Змея.
– Око, око… – повторял Асфеллот. – Человеческое?
– Стал бы я тогда думать!
– Тогда кто-то из старой эпохи?
Амальфея размышлял мгновение.
– Из моего мира я таких не знаю. А здешние земли – мои, тут не должно быть врагов.
– Если эта сила не твоего мира, то нашего, не иначе, – проговорил Змей. – И кого-то я могу знать, – он щелкнул пальцами, – только бы мне поймать это ощущение.
Амальфея провел рукой по лицу, потом положил ладонь на стол. Старый Змей коснулся этого места, и в его пальцах воздух сгустился в серый холодный круг. Сердце забилось быстрее, как всякий раз, когда Асфеллот чувствовал прикосновение демона.
Теперь Змей держал медальон в ладони, ощущая, как тот холодит кожу. Он не согревался. Никогда. Змейка неподвижно лежала, закованная в серебро, и молчала. Время потекло медленно, тягуче, а потом и вовсе остановилось… Вдруг в мертвой глубине дрогнуло что-то. Будто удар сердца. И вот по ней волной пронесся яркий изумрудный сполох, выпукло очертив каждую чешуйку. Потом еще… И еще… Змейка вспыхивала зеленым светом, сначала прерывисто, затем ровнее, удар за ударом. Когда огненные сполохи слились с биением его сердца, Элам Ласси закрыл глаза.
Перед ним встало зеркало, холодное, прозрачное, не имевшее границ. Он протянул к нему руки, и стекло втянуло его в себя, сомкнувшись за спиной. В зазеркалье кружил бешеный водоворот людей, городов, событий, но не таких, какими бывают они в жизни, а призрачных, растворенных в воде. Все здесь было видно насквозь, и все покровы с людских душ были сорваны… Над этим водоворотом высились черные вершины затопленных башен.
Когда Элам Ласси первый раз коснулся Амальфеи, бездонный колодезь едва не свел с ума. Поток бросал и швырял, и Змей метался в лабиринте чужих отражений, ища дороги. Но теперь, спустя годы, чародей входил в зеркальное море, зная, что хочет там увидеть, и выведывал все тайны. Сколько душ пленил Амальфея, и все они лежали перед ним как на ладони!