Персональный детектив - стр. 36
Космоломы из породы «болезненных эскапистов» были, как правило, неисправимыми мизантропами, но часто коротали время с собаками или пегасиками – с котами не водились, потому что коты редко позволяют себя безнаказанно мучить. Если же «болезненный эскапист» никакой живности при себе не держал, то обязательно пробавлялся обществом какого-нибудь тридэ позаковыристей. Во всяком случае, Дону говорил об этом его собственный опыт. Станцо Ямамота никакой живности при себе не держал.
В принципе, Дон мог бы свое подозрение проверить сразу же, как только оно появилось, но Ямамота какой-никакой, а все же был человек и имел соответствующие права, на которые другим людям строжайше запрещено покушаться. Не то чтобы Дон на них никогда в жизни не покушался, не то чтобы с молоком матери, знаменитой мадам Уолхов, он впитал уважение к тем правам, но что-то такое все же заставляло его удерживаться от насилия по отношению к людям, если его можно каким-то образом избежать. Дон процентов на сорок был уверен, что все дело в Ямамоте, хотя даже ни разу его не видел; однако считал, что полноценной проверкой космолома может заняться только после того, как проверит все «нечеловеческие» версии – их тоже хватало. Теперь на такую проверку времени не оставалось.
Место, где его ждали люди Куастики, находилось совсем не там, куда можно было бы попасть, заглянув к Ямамоте «по пути». Как и большинство фасетт, эта была оборудована лишь простейшими из удобств – по бассейну и кухне «Тетушка Лиззи» на каждом этаже – да общей системой заказов по самому скудному из каталогов. Ни о какой трехмерной сети лифтов или бегущих дорожек здесь не могло быть и речи. Поэтому большая часть из тех нескольких десятков минут, которые Дон мог затратить на починку фасетты, ушла на дорогу. Лесенки, коридоры, лесенки, коридоры, лесенки.
И двери. Умопомрачительное количество дверей, низеньких, неудобных, но непрошибаемых даже атомным взрывом. Полная прайвеси, причем в большинстве случаев полная прайвеси полной пустоты, ибо индикаторы над большинством этих ворот в частную жизнь указывали на то, что апартаменты не заняты. «Не слишком-то хорошо живут хнекты, – мимоходом подумал Дон. – Многие сегодня бегут от такой жизни».
Ямамота, как и следовало ожидать, расположился в самом дальнем тупичке самого дальнего тупичка фасетты. Он прибыл сюда только для того, чтобы отоспаться, оклематься, может быть, отсидеться после очередного преступления, и, главное, чтобы его не трогал никто, в том числе и эти самые хнекты. И дверь его была вовсе не нараспашку.
Что-то цветное мелькнуло в другом конце коридора, то ли человек, то ли тридэ.
Дон вежливо постучал в диск вызова – безуспешно. Постучал еще раз. Криком представился. Предупредил, что все равно войдет, и постучал снова. Выждав немного, вновь постучал, еще раз предупредил, что входит, и, не услышав ответа, пожал плечами – как хочете, уважаемый Ямамота.
Дон по счастливой случайности знал, что двери в блочных вегиклах действительно непробиваемы и вскрыть их техническими средствами почти невозможно. У них два недостатка: они не снабжены таким анахронизмом, как засов, и разумны. Глупость, на которую способно только логическое мышление. Два-три идиотизма, произнесенных нужным тоном и в определенной последовательности (это могло сработать только при несанкционированном включении бортовых), – и дверь разъялась. Пахнуло непереносимой человеческой вонью. Кто-то дернулся, обернув к Дону обезображенное испугом лицо.