Перевод русского. Дневник фройлян Мюллер – фрау Иванов - стр. 18

Митин папа был бледной фигурой на фоне жены. Тихий и добрый, очень симпатичный лицом, что являло собою причину происхождения красоты моего мужа, он возился в саду со своими пчелами, кустами и грядками и никогда не возражал жене, точнее, не смел возражать – именно так, как в сказках.

Отчего у заплывших, постаревших и полысевших мужчин бывают красивые молодые жены – это понятно, но чем объясняется подобный мезальянс, весьма распространенный: властная, некрасивая баба и ее милейший муж? Слабохарактерностью мужчины? Да разве это слабость – смириться и жить под таким гнетом?

Домик был весь из дерева, с резными наличниками. Он весь скрипел и дышал деревянными ароматами. Наверх, на чердак, где мы спали, вела крутая скрипучая лестница. Туалет прятался в глубине сада, и это было бы необыкновенно романтично, если б не жирные комары, которые обитали в Шапках. Я была съедена прежде, чем поняла, что в туалет нужно ходить, закутавшись в одежды до самых ушей.

Утром мы проснулись от грохота. Это Лариса Федоровна снизу стучала в потолок половой щеткой. Мы затаились, не веря своим ушам. Но грохот повторился, в придачу раздалась довольно грубая команда:

– Карька, вставай! Готовь завтрак!

Так мне было даровано еще одно новое имя, звучание которого по сей день производит на меня впечатление. Как говорят в России, как вспомню – так вздрогну.

Впрочем, именно кухня была тем самым местом, где общение со свекровью становилось возможным, несмотря на ее нарочитую грубость по отношению ко мне. Она научила меня печь блины. Я вкусила на этой кухне неслыханные деликатесы: домашний творог, жареную картошку с грибами, укроп да зеленый чеснок с грядки и потрясающий мед с плавающими в нем кусочками воска.

В сельпо, маленьком магазинчике со смешанным запахом подгнивающих овощей, хозяйственного мыла и теплого хлеба, можно было купить на развес божественную сметану. Разумеется, в случае везения – ведь никогда не знаешь, завезут – не завезут…

В лесу было небольшое озеро, окруженное деревьями и недвижной тишиной. Любоваться им с берега было невозможно; полотенце – вентилятором, отгоняя кровопийц, и сразу – в ледяную воду, о блаженство! Плывешь с визгом и стоном, раскачивая облака и белые кувшинки… И представляется жизнь чередою восторгов.

Сначала я летала Люфтганзой и именовалась как все – пассажир. Но как только я полетела внутренним рейсом советского Аэрофлота – я стала интуристом.

Не знаю, существует ли сейчас в России такое понятие по отношению к пассажирам. Нужно осознать, что в слове «иностранный» заложена фраза «иная страна». Это значит, что там – все другое. Вот и турист, который приехал оттуда, – иной. У него есть руки-ноги-голова, но остальное (особенно то, что у него в голове) может представлять собою непредвиденную сложность, а того гляди и опасность.

Интуристов держали отдельно. В самолет приглашали первыми. Рассядемся мы – и ждем, когда пригласят нормальных пассажиров. Стюардессы – словно подписали контракт о невыдаче улыбки, и меня это ужасно веселило. Потому что, когда на том самом месте, где тебя всегда ожидала профессионально наклеенная, неискренняя улыбка, ты встречаешь искреннюю неулыбку – это правда смешно! Видно было, что советских стюардесс не учили улыбаться – они улыбались, когда хотели. Но обычно они не хотели.