Перевертыш - стр. 30
– Салют, Лизок! – фамильярно окликнул ее Леха.
Лиза не спеша обернулась. Вид она имела неприветливый.
– Я, кажется, просила так ко мне не обращаться?
Ее, пожалуй, можно было назвать красивой. Большие карие глаза, пухлые губы, несмотря на общую худобу, совсем не впалые щеки. Немного портил чуть широковатый, как у мулатки нос, ну и конечно, мрачное выражение на лице. Улыбка бы ей не помешала.
– Да ладно, Лиз, чего ты?.. – Леха малость стушевался.
– Не ладно! Чо надо?
– Да вот, привел нашего третьего. Познакомьтесь, это Данила. Данила, это Елизавета.
Она смерила меня равнодушным взглядом, отвернулась и тогда только сказала:
– Привет.
«Тоже мне, фифа! – подумал я с возмущением, – могла бы и повежливее быть». Что я ей сделал, что она со мной разговаривать не хочет? В голове всплыла детская дразнилка: воображала – хвост поджала…
На этом, наша беседа закончилась, так и не начавшись и покинув негостеприимную Лизу, мы отправились в трапезную.
Трапезной называлось длинное узкое помещение в левом крыле главной башни. На мой взгляд, здесь вполне можно было накормить взвод солдат. Посредине, под полукруглыми каменными арками, стоял массивный стол, метров пять длиной. Вокруг стола, на толстеньких круглых ножках, толпились стулья, с мягкими сиденьями и резными спинками. Напротив входа, за стойкой, в специальном выложенном камнем, углублении располагался очаг, а рядом кухонный стол, с каменной столешницей.
– Прикинь, – сказал Леха, – печка есть, а топить нечем и посуды никакой. Ну, ничего, мы сейчас по-походному закусим. Бери сухпай, – он ухватил одну из прямоугольных коробок камуфляжного темно-зеленого окраса, длинным рядом стоящих вдоль стены. Недолго думая, я последовал его примеру. На коробке было написано: Индивидуальный рацион питания, вариант шесть.
Со словами:
– Жрал когда-нибудь сухпаек? – Леха ловко раздербанил коробку и извлек из нее картонный лоток, заваленный разноцветными баночками и пакетами. Ту же операцию он проделал с моим комплектом. – В походы ходил по родному краю? Нет? Ничего, сейчас научу. Вот тебе меню, – он сунул мне желтоватый листок, оказавшийся инструкцией по использованию ИРП. Пробежав глазами список продуктов, я остановился на овощном рагу. Леха же выбрал себе гречневую кашу с говядиной, приговаривая:
– Надо бы сразу и фрикадельки разогреть, а то ни в каше, ни в овощах мяса ни хера нету.
Через пару минут, все три банки были водружены на раскладные таганки, внутри которых горели таблетки сухого спирта.
– Пока греются, по бутеру? – предложил Леха и, вскрыв соответствующие баночки, намазал галету плавленым сыром, покрыв сверху толстым слоем колбасного фарша. Я поступил также, только вместо фарша использовал печеночный паштет.
– Ты на Лизку не обижайся, – душевно вещал Леха, жуя уже второй бутерброд, – Это у нее депрессуха сейчас и отвращение ко всем мужикам. Видишь, как отощала? Не жрет ничего, из шмоток своих скоро выпадать начнет.
– А с чего депрессуха-то? – поинтересовался я, хрустя галетой.
– О-о! – Леха перестал есть и покачал указательным пальцем, словно грозя мирозданию. – Лиза – девушка трудной судьбы. Раньше, она вообще, крутая была! Талант не хуже, чем у, какой-нибудь Кабаевой. В гимнастике своей КМСа достигла. И дальше бы пошла, да связалась с одним уродом, типа, крутым бизнесменом, старше ее лет на десять. Любовь, все такое-прочее. Конечно, были бы живы родители, они б такого не допустили. Да только погибли они в автокатастрофе, когда Лизке двенадцать лет было. С тех пор бабка ее воспитывала. А что бабка может? Кто ее слушать будет?