Перерожденная в Аду - стр. 34

– Что ты делаешь? – спросил Рил, но в его голосе не было ни капли настоящего протеста. Скорее… ритуальный вопрос, как у жреца, который знает ответ, но обязан его озвучить. Он не остановил меня. Наоборот – откинулся в кресле, освобождая пространство, будто говорил: «Ну, покажи, на что способна».

– Шалю, – прошептала я, прикусив нижнюю губу. Глаза мои горели, отражая свет лампы, стоящей на столе. – Давно мечтала.

Его взгляд мгновенно преобразился – сначала «Ты серьёзно?», потом «Ну ладно…», и наконец – тень азарта, тлеющая где-то в глубине зрачков.

Я обошла кресло, мои пальцы впились в его плечи, разминая затекшие мышцы. Под кожей ощущались узлы напряжения – целые миры усталости, спрятанные в теле.

– Ты весь как камень, – проворчала я, чувствуя, как под ладонями плоть постепенно смягчается, сдаётся.

В комнате и правда стало теплее. Или это было моё воображение?

Мои пальцы расстёгивали рубашку дальше – пуговица за пуговицей – обнажая всё больше его тёплой кожи: мускулистый живот, ровное дыхание, лёгкую пульсацию под рёбрами, где билось его сердце – сначала спокойно, но с каждым моим прикосновением всё чаще, всё громче. Мои прикосновения скользили вниз, превращаясь то в поглаживания, то в щипки, то в нечто большее…

– Ты понимаешь, что делаешь? – он произнёс это низко, хрипло, но в его глазах читалось не предупреждение, а вызов.

– Сам же знаешь, что да, – ухмыльнулась я, чувствуя, как внутри меня пробуждается что-то древнее, жадное, ненасытное. Кожа загорелась мурашками, а в висках застучал сладкий, навязчивый ритм – будто сама кровь превратилась в нектар.

Обойдя кресло, я опустилась перед ним на колени – плавно, как падающий лепесток, – между его бёдер. Пальцы скользнули по пуговицам моего пиджака: одна, вторая… Ткань беззвучно соскользнула на пол. Затем – топ, сброшенный с лёгким взмахом, будто ненужная оболочка. Остались только шорты и лифчик, да и те вдруг казались невыносимо тесными.

Его взгляд прожигал меня – методичный, оценивающий, словно рентгеновский луч, – но руки оставались прикованными к подлокотникам, пальцы впились в дерево так, что суставы побелели.

Я потянулась к нему, сначала просто касаясь – икры, колена, бёдра. Его кожа горела под моими пальцами, и только когда я коснулась открытых участков тела – шеи, расстёгнутой груди – почувствовала лёгкую влажность напряжения. Каждая капля пота казалась мне признаком его потерянного контроля, и я жаждала найти их больше… Потом губы – я целовала, кусала, пробовала на вкус: солёное от лёгкой испарины, горьковатый оттенок вечернего кофе и что-то неуловимо его – тёплый, древесный привкус, знакомый до мурашек.

Наигравшись с губами, я опустилась ниже, захватив сосок зубами, заставив его застонать – сдавленно, через зубы, будто даже этот звук был преступлением. Но тело уже предало его – рёбра вздымались чаще, живот напрягся, а ниже…

Я расстегнула пряжку ремня, затем пуговицу – и, задержав дыхание, медленно оттянула молнию ширинки, чувствуя, как под тканью пульсирует его возбуждение.

На Земле я бы не решилась. Вернее – мне было скучно. Один эксперимент, и интерес испарился. Но сейчас… Сейчас я хотела не просто ублажить.

Я хотела сломать.

Сломать его вечную ярость. Сломать его контроль. Заставить его задыхаться при одном лишь шёпоте моего имени.