Перекрёстки детства - стр. 40

Но рассказ его оказался прерван событием не менее важным, чем спавший в яме у кладбища тракторист, а именно-по дороге, напротив завалинки, неторопливо шествовала пара, женщина и мужчина. Женщина, высокая, статная, лет, этак, тридцати двух, в лёгком белом, чуть выше колен, платье в горошек, со светлыми длинными волосами, собранными в, игриво подрагивающий при ходьбе, хвостик, перетянутый резинкой, прижималась к своему выбритому до синевы кавалеру, одетому, несмотря на жару, в модный двубортный костюм, рубашку с галстуком и шляпу, скрывающую лысину. Она время от времени поглядывала на застывших на завалинке старичков и, улыбаясь, что-то шептала, на ухо своему кавалеру, который после её слов, косясь в сторону завалинки, постарался заметно ускорить шаг.

– Это чегой-то, Ленка опять с новым штоль гулят. Кто это с ней, не разберу. Ну-ка, у тебя больше глаз-то, кто это с ней?

– Дак, это приезжий, с города, он тут учёбу бухгалтеров проводит, в Доме Приезжих квартирутся. Вот и учит Ленку разным штукам.

– Куда ж это они намылились, поздно ведь уже?

– В кино, наверно, пошли, или на танцы. Куда ишшо-то? Сёдни ж танцы.. – вытирая губы концами цветастого платка, неожиданно вступила в разговор бабуля, сидящая рядом с очкастеньким,.

– А ты откель знаш, Васька? Чё тожа на танцы собралася? – хехекнул Никола и стал постукивать тросточкой по песку, сбивая с неё муравьёв.

– Ага, собралася! Мои танцы в огороде кажный день с утра до вечера. Так натанцушся, еле с гряды уползашь. Сёдня ж день такой, вот наскачутся, нажрутся, пойдут по дороге, и орать станут, а то и драться ещё затеют. Опять до полночи не спать….

«Мне вы можете верить или не верить. Это ваше дело. В моём лексиконе таких понятий нет»

Генрих Мюллер. «Сыскные истории»

Слушая их неспешные разговоры, происходившие в хорошую летнюю погоду почти каждый вечер, мы с друзьями или просто сидели тут же, на соседней лавке, или копались в песке, неподалёку от канавы, пройденной дедом Николаем по своему участку для того, чтобы после дождей и во время весенней распутицы, вода с дороги, проходившей несколько выше, не заливала погреб, вплотную подбираясь к дому, а, грозно журча, уносилась по канаве вниз, на другую улицу, обходя дом по огибающей.

Метрах в шести от окон росла, огороженная небольшой деревянной клетью, высоченная, выше крыши, рябина, поражавшая нас каждую осень, пока мы ещё оставались детьми и замечали это, тяжёлыми, сочными, красными гроздьями ягод, терпко-горьких на вкус, свисавшими через рейки полусгнившей ограды. Однако, подрастая, мы всё меньше и меньше обращали на неё внимания и сама рябина, и увесистые кисти её плодов, становились чем-то обыденным и само собой разумеющимися.

Вокруг дома дед Николай вырастил тополя, с каждым годом становившиеся всё выше. Со временем они разрослись настолько, что стали угрожать своими кронами электрическим проводам, подходившим к дому с дорожных столбов. И Николай, вооружившись ножовкой, невысокой лестницей и парой стульев, весной подравнивал слишком уж вытянувшиеся ветки. Пару раз я помогал ему в дни майских праздников спиливать те ветви, что находились в поле моей досягаемости. Для меня это было внове, интересно и не сложно, хотя руки быстро уставали, а на ладонях, липких от молодых, дурманяще пахнущих, клейких листочков, появлялись мозоли.