Пепел заговора - стр. 2

Тени сикомор уже протянулись через весь сад, подобно тёмным рекам, разделяющим царство живых и мёртвых. Солнце, великий бог Ра, склонялся к западным горам, готовясь к своему ночному путешествию по подземному миру.

Всё изменилось. Всё, кроме одного.

В её груди по-прежнему жило то тепло – жаркое, как летний ветер из пустыни, и нежное, как первый луч солнца на рассвете. Оно согревало её даже сейчас, когда каждое биение сердца отдавалось тихой болью, напоминая о том, что могло бы быть, но никогда не сбудется.

***

Величественный зал, освещенный золотым светом факелов, казался воплощением могущества Древнего Египта. Высокие колонны, расписанные бирюзовыми и лазурными узорами, уходили ввысь, словно священные лотосы, поддерживающие само небо. На стенах мерцали фрески, изображающие триумфы фараона перед богами – здесь он подносил дары Амону-Ра, там – сокрушал врагов под взглядом грозного Сета.

В центре, на возвышении из черного дерева и слоновой кости, восседал Аменемхет III, Повелитель Двух Земель.

Он сидел на троне, выпрямив спину, словно сам бог Гор в облике смертного. Его плечи, украшенные золотыми застежками в виде соколиных голов, говорили о силе воина. На голове красовался пшент – двойная корона Верхнего и Нижнего Египта, где алая булла Нижнего царства переплеталась с белым коническим верхом Фив. Из-под короны ниспадал полосатый клафт, расшитый золотыми нитями, его концы лежали на груди, словно крылья священной птицы.

Его лицо было словно высечено из темного гранита – высокие скулы, прямой нос, губы, сжатые в привычной для властителя невозмутимости. Но глаза… Они выдавали его. Карие, глубокие, как воды Нила в полнолуние, они светились теплом, когда он смотрел на дочь.

Подбородок фараона украшала церемониальная борода, искусно подвязанная золотой нитью – символ его связи с Осирисом. На шее сверкало массивное ожерелье-ускх из лазурита и сердолика.

Одежды его были белоснежными, из тончайшего льна, но поверх них лежала леопардовая шкура – знак его роли как верховного жреца. На запястьях браслеты с выгравированными картушами, а в руке – посох-хекет, жезл, увенчанный головой шакала – символ вечной власти.

Глашатай ударил посохом об пол, и эхо разнеслось по залу:

– Цветок Египта, Возлюбленная Хатхор, Принцесса Исидора!

Двери распахнулись, и в зал вошла она – легкая, словно дуновение ветра с реки. Её искусные сандалии на тонких хрупких ножках ступали практически бесшумно по блестящему полу. Подойдя к трону, она склонилась в глубоком поклоне, касаясь лбом земли, как того требовал обычай.

– Встань, дочь моя, – произнес фараон, и его голос, обычно громовой, сейчас звучал мягко.

Когда она подняла голову, их взгляды встретились. Уголки его глаз чуть смягчились – это была улыбка, которую знала только она. Но уже в следующий миг его лицо вновь стало непроницаемой маской властителя.

– Оставьте нас, – кивнул он советникам.

Те поклонились и удалились, их сандалии шуршали по полу, пока зал не опустел.

Теперь только они. Отец и дочь. Фараон и принцесса.

И в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факелов, Аменемхет III наконец улыбнулся по-настоящему.

– Подойди ближе, Исидора. Позволь отцу взглянуть на тебя.

И в этот момент он был не богом на троне, а просто человеком. Её отцом.

В колеблющемся свете факелов она казалась воплощением нежности среди величественной строгости тронного зала. Невысокая, почти хрупкая, она тем не менее несла себя с той врожденной грацией, что отличает истинных дочерей царских кровей – будто каждый её шаг был продуман богами при рождении.