Пепел и песок - стр. 18
– Вот, возьми! – протягиваю купюру с достоинством.
– Вам какую газету? – Он смотрит на купюру, бумажная душа.
– Никакую. Просто возьми.
– Сто рублей?
– Бери. Это честные деньги, сделанные на крови.
– Какой крови?
– Блондинки.
Торговец перестает шуршать газетами и пристально смотрит на меня. Мировая скорбь. Одна из газет не выдерживает, срывается из рук опрятного торговца и ложится на колени бывшей женщины. Та принимает ее как должное и спрашивает торговца:
– Скажите, а там есть фотография этого самого Марка Энде? Очень хотелось бы на него посмотреть.
Торговец выхватывает у вспотевшей женщины газету:
– Нет там фотографии. Только интервью.
Я смеюсь, выглядываю из-под газеты и подмигиваю торговцу своим черным глазом:
– А я, кстати, читаю о Старце.
– Ради бога, – Торговец, отклонившись и глядя на мою купюру со страхом и ненавистью, обходит меня. Еще два раза оглядывается. Нет, у дверей оглядывается в третий раз и с облегчением погружается в пучину тамбура. Я слежу, как за ним смыкается стальной занавес.
– Пап, что такое Катуар?
– А?
– Катуар.
– Не знаю. Чепуха какая-то.
– А я думаю, я думаю, я думаю, что Катуар – это имя прекрасной девушки.
– Очень хорошо. Играй в телефончик и… хотя, нет, не надо.
– А напиши… Напиши про нее… Напиши про нее сказку.
– Про кого?
– Про Прекрасную Катуар.
– Хорошо.
– А когда ты, когда ты напишешь?
– Скоро. Не пинай ведро, пожалуйста.
– А дедушка пишет про Венкедрофа.
– Бенкендорфа. Опять?
– Да. Он хороший?
– Отличный! Можно я почитаю?
– Да. Дедушка сказал, дедушка сказал, что, дедушка сказал, что…
– Ты можешь не повторять? Итак – дедушка сказал. Что?
– Что ты тоже… Что ты тоже писал про… Писал про него.
– Про Бенкендорфа? Писал.
– А кто он? Принц?
– Почти. Принц жандармов.
– Кого? Кого?
Пытаюсь вглядываться в строчки Буха, но теперь это уже бестолковая рябь. Розеттский камень раскололся от духоты. Бесит, бесит. Когда уже станция «Турист»? Как они пьют это теплое пиво в тамбуре? Зачем я взял с собой дочь? Доедет ли это колесо до Петушков? Хиштербе.
– Как, ты сказала, зовут эту девушку?
– Катуар.
– Ты сама придумала это имя?
– Нет, прочитала… Прочитала на станции. Это было ее название.
– А когда ты научилась читать?
– Меня дедушка научил. Еще год, еще год назад. А тебя кто?
– Меня? Не помню. Бабушка, наверное.
– А ты к ней, а ты к ней ездишь?
– Что?
– Ездишь? А я ее никогда не видела.
– Она умерла семь лет назад. Не пинай ведро. Не пинай.
Бывшая женщина опускает на колени кроссворд, поднимает на меня взгляд:
– Не подскажете – что такое….. Пять букв, первая М.
– Ой, нет… Мне сейчас не до букв.
– Прямо вертится на языке!
– А я знаю, я знаю слово на М! – дочь улыбается, загибает пальцы, шепчет – И там пять букв. Пап, можно я, можно я, можно я скажу? Только я не знаю, что это!
18
Последняя секунда. (Какой дьявольский нелинейный монтаж. Кто тут автор? Сломайте ему левую ногу!)
– Что ты решил? – Карамзин берет таз, откуда выскальзывает страждущий пепел.
Пепел покрывает мои ботинки, потом школьный двор, потом засыпает весь Таганрог. Карамзин легко сдувает его потрескавшимися губами:
– Что ты решил?
– Я боюсь вот так вот…
– Чего тебе бояться? Ты – еще просто никто.
– Почему?
– А кто ты?
– Не знаю.
– А я знаю – никто.
– А ты?
– Я? – Карамзин смеется, и на трещинах губ проступает кровь. – Я сотворю твой удивительный мир.