Пекинский узел - стр. 29
Американец, не добившись аудиенции у богдыхана, уехал в Тяньцзинь, обменялся с верховным комиссаром Гуй Ляном ратификационными грамотами Тяньцзиньского договора, заключенного в прошлом году, и отбыл в Шанхай. Там он занимался тем, что вооружал наёмников для борьбы с повстанцами-тайпинами, помогал Цинам усидеть на троне.
В июле Николай получил карту новой пограничной линии. Её прислал граф Муравьев, находившийся в Печелийском заливе на пароходе «Америка» и ожидавший известий о ходе переговоров. Карту доставил его гонец – грузинский князь Додешкилиани, красавец гигантского роста, в казачьей папахе и с огромным кинжалом за поясом. Если бы не его воинственный вид и начальственный рык феодала, китайцы вряд ли пропустили бы его в Пекин. Они всячески мешали Игнатьеву поддерживать связь с русскими судами в Печелийском заливе – боялись дать лишний повод англичанам и французам требовать учреждения в Пекине своих постоянных представительств. Китайцы ревниво оберегали столицу от пришлых людей. Блюли её недосягаемость и неприкосновенность.
Понимая, что генерал-губернатор Восточной Сибири глубоко озабочен благополучным разрешением Амурско-Уссурийской тяжбы, связанной с его именем, Николай подробно описал ему свою встречу с неистовым Су Шунем, признался в безуспешности дальнейших переговоров с китайским правительством и прямо указал на беспросветность своего положения в Пекине. Зная, что граф Муравьёв опасается вмешательства англичан в наши дела и допускает захват ими приморских портов, он посоветовал занять все удобные высоты побережья военными постами и водрузить на них русские флаги. Иначе англичан вряд ли удержишь от разбоя. «Не могу избавиться от мысли, – писал он Муравьёву, – что переговоры союзников с маньчжурами сорваны. Война неизбежна».
Поставив точку, Николай запечатал конверт и передал его гонцу.
– Скажите графу, что я не отступлюсь. Буду биться с Цинами за новую границу насмерть.
– Вах, – воскликнул князь. – Ви настоящий горец!
Проводив его, он вышел во двор. Приблудный пес, улегшийся возле ворот посольства, в холодке, спасаясь от жары, приподнял ухо, скосил глаза в его сторону и лениво зевнул – клацнул зубами: ловил мух. Жара… Тени от караульных казаков короткие – солнце в зените. Хорошо, что казаки сделали навес для лошадей, иначе скакунам пришлось бы тяжко, угорели бы на солнцепеке. Вокруг посольства, под его стенами колготились нищие, делили добычу, валтузили друг друга. Чаще колотили скопом: трое одного. Побирушки осаждали не только Южное подворье, где клянчили у казаков конский навоз и тут же продавали его местным штукатурам, подновлявшим стены глинобитных мазанок. Смешанный с глиной и половой, он хорошо «держал углы», не размокал в сезон дождей. Бездомные попрошайки осаждали все постоялые дворы, харчевни, магазины; толпились у портняжных и обувных мастерских, возле больших и малых кузниц, где изготавливались обручи для бочек, ковались подковы и гвозди. В воздухе висел угарный чад, с ним соседствовали звон наковален и чужая брань молотобойцев. Между крохотным базарчиком, примкнувшим к Южному подворью, и длинным лабазом, забитым всякой всячиной, начиная от овечьей шерсти, сваленной в тюках, и заканчивая медом в банках, облепленных мухами, находилась лавка древностей и ювелирных украшений. Там продавались ваньки-встаньки, куклы-неваляшки и матрешки в виде толстых нарумяненных сановников и миловидных красоток с белыми лицами. С утра до вечера возле ворот посольства толпились офени и лотошники, торговавшие китайским чаем, табаком и спичками.