Паулина. Морские рассказы - стр. 19
По своей специфике работы, ледоколы в полярке почти не имели стоянок. Они постоянно куда-то шли, проводя суда с грузами с востока на запад. И возвращались обратно уже с судами, которые опустошили в свои трюмы в полярных портах.
На этом ледоколе было девять только главных дизелей, да вспомогательных ещё восемь штук. Общая мощность главных дизелей составляла сорок тысяч лошадиных сил. А мне тогда приходилось постоянно заниматься перекачками топлива и балласта. Поэтому я и крутился днями, а то и ночами в машинных отделениях ледокола пополняя танки топливом, откачивая льяла трюмов, перекачивая балласт.
Тогда о наушниках никто и понятия не имел. А если они и были, то их носили неохотно. Иногда из-за бравады. Мол, мешает слушать ритм работы машин. Из-за этого многие механики были глуховаты, да и у меня в ушах постоянно стоял какой-то шум.
И вот, как-то раз после очередной бункеровки в Певеке, нас вывезли на природу. Автобус остановился на полпути между Певеком и Валькумеем. Нас со всем нашим скарбом, закусками и выпивкой выгрузили, и оставили якобы подышать свежим воздухом.
Воздух, и в самом деле, был великолепен. На небе не было ни единого облачка. Солнце жарило не на шутку. Да и ветра почти не было. Если бы не берёзки по пояс, то можно было себе представить, что ты находишься не за Полярным кругом, а где то у нас в Приморье.
Народ сразу кинулся собирать грибы. А я по распадку, между сопок, пошёл подальше от галдящей толпы возбуждённых моряков. Через пару десятков шагов я уже не слышал этого гвалта.
Интересная особенность была в тундре. Вокруг стояла абсолютная тишина, несмотря на то, что рядом находились люди. Их было видно. Они что-то, наверное, кричали, жестикулировали руками, а их абсолютно не было слышно. Но вот кто-то из них полез на сопку. И тогда до меня донеслись все слова их разговоров. Я разбирал каждое их слово. Даже шуршанье выскакивающих из-под ног камней, мне было явственно слышно. А вокруг не было ничего – только тишина.
Я растянулся на тёплом мхе, и слушал эту тишину. Стало различимо журчанье ручейка. Слышалось шуршание листвы этих знаменитых карликовых берёзок. Даже появившегося невдалеке евражку, я услышал ещё перед тем, как он встала домиком, чтобы поподробнее рассмотреть меня. Но я по-прежнему лежал без движений, впитывая в себя окружающую тишину всеми клеточками своего тела.
Наверное, я уснул под воздействием этой целительной тишины. И очнулся только от того, что меня пнул в пятку мой котельный машинист Сашка Оборин. Он забеспокоился, что я куда-то пропал. И пошёл меня разыскивать и нашёл меня спящим на мху среди камней и берёзок. Как всегда, с серьёзным видом он толкал меня, стараясь разбудить.
– Ты чего это тут разлёгся. Водка уже заканчивается, а ты тут валяешься. Смотри! Не достанется тебе ничего, – беспокоился он обо мне.
Так не хотелось покидать этот мир тишины и покоя. Но делать было нечего. Я поднялся и вместе с Сашкой пошёл в прежний мир шума и суеты.
На палубе стояли Миша с Львовичем. Они также любовались на вечерний закат и напивались свежим воздухом и тишиной.
Увидев меня, Львович подошёл ко мне:
– Ты сигнализацию переключил? – поинтересовался он, раскатисто произнося своё р.
– Да. На свою каюту.
– Это ты зря сделал. Тебе пока первые дни не надо этого делать. Всё равно меня будешь звать на помощь. Я пойду и переключу её на себя, чтобы ты хоть первые дни ночью не подскакивал. Я обычно хожу в машину ближе к полуночи, проверяю все, а после этого до утра иду спать. Бывает, что и ночью срабатывает сигнализация, особенно если работает сепаратор тяжёлого топлива. Он на ходу у нас постоянно работает. Бывает, что он не справляется с работой. Автоматика его уже на ладан дышит. Поменять бы. А Миша всё не может поменять там какие-то катушки на реле.