Пасть дракона - стр. 16
Как только Соловьев принял командование отрядом, тут же велел вынести из кабинета все громоздкое и помпезное: кожаные кресла, дубовые стулья с высокими спинками, достойными по вышине и причудливой резьбе тронов, роскошный диван, тоже кожаный, непомерный стол, взамен же попросил только необходимое: небольшой шкаф для одежды, рабочий и приставной столы, нормальные стулья – кабинет стал просторным, и вмещал всех отрядных офицеров. Две вещи остались от прежнего убранства – рельефная карта участка отряда на столе под плексигласом и этажерка с наставлениями и уставами, со статуэткой на ней. Правовые армейские документы под рукой – это удобно, а статуэтка (бегущий пограничник с собакой) урюкового дерева вырезана была местными мастерами еще в тридцатые годы в благодарность за спасение женщин, детей и стариков, которых басмачи согнали на базарную площадь для расправы.
Изменения в кабинете нового начальника многие офицеры восприняли с недоверием и даже осуждением. И дело было не в современной мебели, дело было в боязни, что тот спокойный, свойский, что ли, тон прежнего начальника может вылететь из кабинета вместе с мебелью. Дни, однако же, шли чередой, новый начальник отряда цепко брал в свои руки бразды правления, но вел себя тактично, ни разу не повысил голоса, если же узнавал, что кто-либо из офицеров не сдерживался в беседах с подчиненными, обязательно выговаривал ему.
– Крик – свидетельство слабости командира. Сила его – в убедительности аргументов и в полном владении ситуацией.
Месяц от месяца уважение к полковнику Соловьеву росло, началось даже подражание. Во всем. И в убранстве кабинетов, и в манере держаться – только один кабинет не задело новое веяние: кабинет начальника штаба отряда полковника Степового. Тот громогласно заявил:
– Я привык за десять лет работы к тому, что у меня есть и ничего не стану менять до конца службы.
Трофим Изосимович Степовой, широкой русской кости, к тому же начавший уже тучнеть, казался старше своих лет. Этому еще и способствовала дряблость повидавшего морозы, ветры и жару лица и яркая седина волос. Его уважали в отряде как знатока своего дела, но побаивались его крутого нрава, особенно когда, как поговаривали меж собой офицеры, он «закусывал удила».
– Все в сборе, Павел Петрович. Ждем ваших указаний.
Соловьев потер виски, словно хотел избавиться от головной боли, и признался откровенно:
– Пока сам не знаю, какие давать указания. Но дело, на мой взгляд, очень серьезное. У Студеного родника найдены золотые часы, – Соловьев взял из папки листок с телефонограммой и зачитал текст гравировки на крышке часов. – Вот я и позвал вас всех подумать вместе. Во-первых, нет никакого сомнения, что часы – условный сигнал. Предполагаю, для нарушителя с той стороны. Найдет он часы, пойдет по одному маршруту, не найдет – по другому.
– А наряды наши что, спать будут? КСП, сигнализация, – вопросил Степовой.
– А его и задерживать не стоит. Пусть идет. Передадим его, и пусть берут под наблюдение, пока вся цепь не проявится, – предложил начальник отдела службы.
– Думал я об этом. Хотел даже поговорить с компетентными органами. Заманчиво проследить все его связи, но после прежнего провала операции, вряд ли уместно предлагать подобное. Хотя я согласую этот вопрос. Пока же начнем плясать от наших пограничных обязанностей. Начнем с анализа крайностей: нарушитель не глупее нас, а горы знает лучше. Знает, где у нас нет контрольной полосы, нет сигнализационных устройств. Хотя конечно же мы перейдем на усиленный вариант и более надежно прикроем слабые места, но самая многолюдная охрана вслепую, не мне вам объяснять, не так эффективна, поэтому нужно искать кончик ниточки, чтобы быстро размотать клубок. Начнем с «во-вторых». Что мы, во-вторых, знаем о Муразбекове и о Симонове?