Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991 - стр. 26

. Лелька Ратникова – героиня романа Викентия Вересаева «Сестры» (1928–1931) – «украшала весь взвод стройной своей фигурой в юнгштурмовке и хорошенькой кудрявой головой»128. Стриженые вороные кудри и у Сани Ермаковой – «первой девушки» из одноименной повести Николая Богданова (1928)129. Детали такого рода в литературе 1920‐х, как представляется, реабилитировали модные устремления «новых женщин», а также способствовали отмежеванию коммунисток и сознательных пролетарок от стриженых нэпманских модниц. Создается впечатление, что властные и идеологические структуры принимали форму прически а‐ля гарсон, но осуждали необходимость ее «парикмахерского» оформления. Критике, если судить по комсомольской и сатирической печати 1920‐х годов (журналы «Крокодил», «Бегемот», «Смехач», «Красный ворон»), иногда подвергались разные виды завивки, так как на это надо было тратить время у парикмахера – в ущерб общественно-полезной деятельности.

Мужские прически, как, впрочем, и форма бород, усов и бровей, тоже не привлекали большого внимания идеологических структур. Но иногда в комсомольской печати и художественной литературе 1920‐х можно встретить критические замечания по поводу молодых рабочих пареньков, отращивавших буйные чубы «а-ля революционные матросы» и в то же время не соблюдавших элементарных правил гигиены. Владимир Маяковский в пьесе «Клоп» бичевал Пьера Скрипкина (бывшего комсомольца Присыпкина) за баки «как хвост у собаки», к тому же еще и немытые. А в романе Вересаева «Сестры» отрицательный герой – парень с подбритыми бровями и дурно пахнущими грязными ногами.

В конце 1920‐х вместе с падением престижа кожаной куртки – социально значимого атрибута периода Гражданской войны и элемента мировой милитари-моды – короткая женская стрижка в СССР утратила популярность. А в 1930‐х – начале 1940‐х властные и идеологические представления о внешнем облике советского человека начали обретать черты гламурности. В определенной мере это касалось и причесок. Работница одного из ленинградских заводов З. Н. Земцова вспоминала, что в середине 1930‐х годов собиравшиеся на торжественный вечер в Кремле женщины по случаю празднования 8 марта получили указание явиться на банкет «не нигилистками <…> с короткой стрижкой, а выглядеть женщинами и чтобы наряд соответствовал»130.

Сталинский гламур, характеризовавшийся помпезностью и тяжеловесной роскошью, воспринял общемировую моду женских завитых пышных причесок с коками. Мои родственницы не приобщились к подобным сооружениям на голове. Но на семейных фотографиях своих друзей и коллег я видела и локоны, и коки. Все это напоминало прически кинозвезд 1940‐х годов Дины Дурбин, Марики Рёкк, Энн Шеридан и др.

«Большой стиль» отразился и на мужчинах, для них вполне допускались пышные усы. Мой друг и коллега, известный питерский историк Владлен Измозик, рассказывал, что ему пришлось увидеть в архиве Выборга приказ, отданный полковником Анатолием Красновым, командующим 70‐й стрелковой дивизией Ленинградского фронта в связи с преобразованием ее в ноябре 1942 года в 45-ю гвардейскую. В документе предписывалось всем мужчинам отрастить «буденновские усы», а женщинам-военнослужащим – «сделать шестимесячную завивку (перманент)». Это чудо парикмахерской техники уже активно использовалось советскими женщинами во время Великой Отечественной войны, что нашло отражение в повести Веры Пановой «Спутники» (1946):