Паромщик - стр. 24
– Я тебе рассказывал, что недавно играл в теннис? – спрашивает отец. – Разумеется, не здесь. В клубе. Здешний корт… да ты и сам видел. Просто ужас. А помнишь наши игры?
Это приятное воспоминание, и я охотно поддерживаю разговор:
– Конечно помню. Такое не забывается.
– Помню, как ты впервые обыграл меня. До того никогда не видел тебя обезумевшим от счастья.
Вызываю в памяти тот день. Победа казалась мне чем-то невероятным. Я даже помню счет: шесть – два в первом сете, шесть – три во втором. Былая радость проносится в уме как вспышка молнии.
– Думаю, ты позволил мне выиграть, – говорю я отцу.
– Ты так считаешь? – Отец кривит губы. – Наверное, позволил. А у нас в клубе появился великолепный новый профи. Хавьер. Знаешь его?
– Да вроде нет.
– Чудо, а не парень. Просто подарок. А какая подача! Скорость как у ракеты.
Речь идет о «Харбор-клубе». Я тоже играю там и не знаю никого по имени Хавьер.
– А потом я взял «Холидей» и поплыл вокруг мыса, как мы плавали когда-то.
Голос отца звучит отстраненно; его глаза увлажнились и смотрят рассеянно. К слову, «Холидей» – гоночный шлюп длиной в двадцать два фута – давно пошел на слом из-за какого-то повреждения. Возможно, отец плавал на другой лодке и попросту перепутал названия. Может, он вообще не плавал, а весь день просидел в гостиной, глядя в окно и предаваясь воспоминаниям.
– Это был прекрасный день, – продолжает отец. – И тогда я принял решение. Сказал себе: «Малкольм, следующий прекрасный день будет для тебя последним, и затем ты отправишься на паром».
– Думаю, ты поступил здраво.
Как ни печально произносить эти слова, они вполне уместны.
– Другие тоже так поступают?
Многие люди задают схожие вопросы. «Я правильно поступаю? Я не отличаюсь от других? Это нормально?» Не надо забывать, что все-таки мы – стадные животные.
– Иногда. Тут нет единого правила.
– Ты не возражаешь? Против того, что я позвал тебя?
– Ничуть. Я рад, что ты это сделал.
Ридер подает мелодичный сигнал – считывание данных завершилось. На экране появляется показатель жизненности отца: шестнадцать процентов. Мы оба молчим. Да и что тут скажешь? Я вытаскиваю кабель из отцовского монитора, выключаю ридер и убираю его обратно в портфель. У себя в кабинете я скачаю все данные для отчета.
– Так странно: из этой жизни ничего не останется, – говорит отец.
– Зато появятся новые воспоминания, – говорю я и заставляю себя улыбнуться. – Сосредоточься на этом. Подумай, как здорово будет снова ощутить себя молодым. Вся жизнь впереди.
Это основные темы моих разговоров с ретайрами. Возможно, сейчас я просто повторяю предложения со сто первой страницы какого-нибудь учебника под заглавием «Человеческая динамика переходного периода». Фразы звучат слишком казенно, но это не делает их менее верными. (У моего подопечного, оставленного в машине… черт, успел забыть его имя… наверное, есть целый набор карточек с подобными сентенциями, и он просматривает их во время обеденного перерыва.)
– Дому новая итерация не светит, – пытается пошутить отец. – Жаль, что я совсем не следил за ним.
– Как знать. Может, кто-нибудь отремонтирует его и будет здесь жить.
– Мне это уже не кажется важным. Наверное, так все и начинается. Ты просто перестаешь волноваться из-за подобных вещей, и все.
– Иногда так, иногда совсем наоборот. Что ты считаешь для себя наилучшим, то и правильно.