Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник) - стр. 54

Наконец, отдохнувший и освеженный после этого привала, он продолжил путь. Больше всего на свете он жаждал отыскать выход из этого жуткого места и вернуться в цивилизованный мир Мейфэра, где мужчины – это мужчины, и, если один из этих мужчин, насыщаясь в тамошней харчевне, окажется не при деньгах, он может просто потребовать карандаш и поставить свою подпись на счете. Только вообразить, думал он, что Ферраро в «Беркли» хватает тебя за брюки ниже пояса и пускает рикошетом по Пиккадилли!

Да, мой племянник Арчибальд томился по Мейфэр, как могучий красавец олень, разгоряченный бегством от своры, пыхтит и томится по прохладным водам ручья. Но как туда добраться? Вот в чем заключалась закавыка. Он смирился с необходимостью идти туда пешком и хотел только одного: выбрать верное направление, куда, собственно, следовало идти. Он спросил у полицейского, как пройти к Пиккадилли-Серкус, но в Ист-Ботлтоне невозможно задать такой вопрос и не навлечь на себя неприятные подозрения. Полицейский только прищурился на Арчибальда и велел ему проходить. Арчибальд послушно прошел, и инцидент был исчерпан.

Примерно через двадцать минут после этого Арчибальд обнаружил, что его терзает лютый голод.

Отправляясь в Ист-Ботлтон, он намеревался поужинать там. Он не рассчитывал на особые деликатесы, но ему даже нравилась перспектива обойтись простой пищей, сделав, так сказать, изящный жест в сторону страждущих Масс. В конце-то концов он не обжора. Немножко консоме, возможно, с кусочком копченой лососины или ломтиком дыни в качестве закуски, затем truite bleue[4] и крылышко цыпленка, а на десерт суфле вполне его удовлетворят. Собственно говоря, он уже высматривал подходящий ресторан, когда эпизод с дитятей, убежденным противником хлебушка, отвлек его от этих поисков. Затем ему досталась роль мадам Рекамье, после чего он должен был бежать, спасая жизнь. Так что теперь у него мучительно сосало под ложечкой.

И в этот миг он увидел, что стоит перед одной из бесчисленных пивных этих мест и смотрит через открытое окно в помещение с двумя столиками, покрытыми клеенкой. За одним спал, положив голову на руки, всклокоченный мужчина. Другой столик был свободен, если не считать ножа с вилкой, и сулил обильную трапезу.

Некоторое время Арчибальд стоял, жадно глядя в окно. Денег у него не было, и ситуация выглядела impasse[5]. Но, как я уже упомянул, критическое положение всегда пробуждает Муллинера в тех, кто принадлежит к нашей семье. Внезапно, словно молния, Арчибальда осенило воспоминание, что на шее он всегда носит (тщательно прилаженную, чтобы всегда пребывать над его сердцем) миниатюру Аврелии Кэммерли в изящном платиновом медальоне.

Он заколебался. Его духовная сторона твердила ему, что будет святотатством променять оболочку миниатюры этой прелестной девушки на пошлую пищу. Но его материальная природа требовала жаркого с пивом и, прежде чем колебание продлилось десять секунд, уже понудила его мустангом прогалопировать в открытую дверь.

Полчаса спустя Арчибальд Муллинер отодвинул тарелку и испустил глубокий вздох.

Это был вздох сытости, а не сожаления. Хотя, пожалуй, в нем таилась и крупица сожаления – ибо теперь, когда голод был утолен, в нем вновь начали пробуждаться более высокие чувства, а с ними и легкое раскаяние, что он допустил столь жестокие мысли о Массах.