Париж стоит мессы? Сборник рассказов - стр. 11

Несмотря ни на что, машина была любимицей Пьера, он не мог за ней ухаживать так, как у нас до сих пор некоторые холят свои авто. Не мог по возрасту, да, наверное, и никогда не сдувал со своих автомобилей пылинки, воспитан был по-другому. Только на звук резко захлопнувшейся двери тихо реагировал "doucement” – аккуратнее. И машина ему отвечала взаимностью, она всегда, хоть порой и с капризами, но заводилась, у неё ничего не отваливалось не вовремя, и даже лысоватая резина нормально держала направление.

Она прощала своему хозяину многое: даже когда в толчее (как он выразился, забыв о парижских пробках после 6-7 лет в деревне) он срубил водительское зеркало заднего вида и, не заметив потери, спокойно проехал до нашего дома километров тридцать по напряжённой трассе (а, может, машина его довезла?). И это ещё довольно безобидный проступок. Как мне признался в те годы один знакомый его возраста (то есть на девятом десятке): «Нас ведь нельзя пускать за руль, мы и есть опасность на дорогах!» Пьер так не считал, он водил до последних месяцев жизни, но Сирокко всё же умер раньше, и что симптоматично – умер он на человеческом кладбище, почти как человек.

Они приехали на деревенский погост навестить ушедших родственников тёщи, а, возвращаясь, встретили какую-то пожилую пару, тоже оказавшуюся там по своим семейным печальным делам.

– Это не ваш серебристый фольксваген там стоит?

– Наш, а что?

– Да у него в полу дырка, железо висит, чуть земли не касается!

Обычный поверхностный осмотр тела подтвердил свидетельские показания. Тёща не унывала: «Зато теперь можно отталкиваться ногами от земли!» Чувства юмора ей было не занимать.