Парили рыбы в вышине - стр. 2
Тётя Элли рассказывала мне чуть побольше – например, о своём младшем брате Маносе, они вместе росли и вообще всё делали вместе. Но Манос умер до моего рождения. Его и бабушку я знаю по фотографиям, которые мне показывала тётя Элли. Но она, как и папа, не слишком охотно пускалась в воспоминания. Дедушки с бабушкой словно и не было. Ведь, если видишь человека лишь на фотографии, он для тебя как бы не настоящий. Мне нравились имена Манос и Зита. И я всегда жалела, что так с ними и не встретилась.
Зато тётя Элли и папа при каждом удобном случае напоминали мне о моих греческих корнях. Папа – так тот особенно гордился тем, что он грек. Имя у него такое греческое, что дальше некуда, – Ясон. Первая история, которую мне поведала тётя Элли, – это был миф о Ясоне, аргонавтах и поисках золотого руна. Правда, для меня папа был никакой не Ясон из мифа, а просто папа – пускай греческий, но и австралийский тоже. По-английски он говорил как и все мои знакомые и очень похоже на маму – а она-то, кстати, переехала сюда из Ирландии, тоже в детстве. Настоящей гречанкой была только тётя Элли, она одна.
У мамы красивое ирландское имя. Её зовут Грайне, в честь ирландской героини. Между прочим, в смысле геройства Грайне ничуть не хуже Ясона: мама это говорила, когда мы с папой на пару принимались строить из себя греков. А папа вечно повторял, что он грек сердцем или грек душой. «Австралиец снаружи, грек внутри», – так он сам себя описывал. И мне кажется, я тоже какая-то такая, хотя маме об этом не говорю.
Я подросла и сама стала читать книжки, но по-прежнему любила слушать, как читает тётя Элли. Я обожала все её греческие истории, особенно про Одиссея, про Троянскую войну, про его десятилетнее плавание на Итаку после осады Трои. Когда мне было десять или одиннадцать, я уже наизусть помнила названия всех островов, где побывал Одиссей по пути домой, все его приключения и всех греческих богов, которые с азартом портили ему жизнь. Ох уж эти переменчивые боги! До всего-то им есть дело. Всё-то они так вывернут, что жизнь мёдом не покажется.
Из богов мне больше всех нравился Протей, сын Посейдона. Потому что он мог менять внешность – превращаться в кого или во что угодно. Меня это прямо-таки завораживало. А ещё меня завораживали всякие одноглазые и многоголовые чудища, с которыми приходилось сражаться доблестному Одиссею, пока он добирался домой. Тётя рассказывала мне о богах, и мало-помалу я узнала о них всё: об их коварных замыслах и о том, как вероломно они играли судьбами греков и троянцев. Выяснилось, что цари и царицы, их сыновья и дочери, мои великие герои и героини – всего-навсего марионетки в руках этих лукавых богов. В общем, любить богов было решительно не за что, вот разве что Протей составлял исключение.
И чем больше я слушала тётиных рассказов об этих древнегреческих делах, о богах и героях, тем приятнее мне делалось от мысли, что я гречанка. Каждый раз, когда приезжала тётя Элли, я запоминала какие-то новые греческие слова и получала новые книжки – в основном про Одиссея и Итаку. Тётя выучила меня греческому алфавиту, как читать и произносить все буквы. Она выучила меня моим первым греческим словам: калимера – «доброе утро», эфхаристо – «спасибо», Эллада – Греция, авдио сас – «до свидания», калинихта – «спокойной ночи». Эти слова я снова и снова повторяла вечером в кровати, глядя на светящийся глобус и фантазируя о том, как вырасту и поеду в Грецию.