Парфетки и мовешки - стр. 13
«Класс как класс, наш, пожалуй, и не меньше, а скамеек у нас, уж наверное, втрое больше, да и скамейки-то вроде наших», – подумала она.
И вдруг Ганя вспомнила, как эти самые пепиньерки низко приседают и перед учителями, и перед классюхами: «Совсем как мы, седьмушки, разве только они большие, а мы маленькие, а ведь, наверное, и им попадает от классных дам, да и точно – вон какая у них фрау Бейкас сердитая».
Размышления Гани были неожиданно прерваны Скворцовой:
– Ну что, надумала, как объяснить задачу? – строго спросила она.
Ганя смело подошла к ней и спокойно изложила решение задачи, о которой даже совсем забыла, увлеченная своими наблюдениями.
– Хорошо, – коротко ободрила ее пепиньерка, – а теперь можешь вернуться в класс.
Ганя низко присела, что было обычаем для малявок, и поспешила воспользоваться разрешением Скворцовой.
– Ты куда, Савченко? – окликнула ее шедшая на урок к пепиньерке Кутлер.
– В класс отпустили.
– Охота торопиться, точно по Стружке соскучилась! Знаешь что, пойдем в la bas.
– То есть куда это? – в недоумении спросила Ганя.
– Господи, до чего вы, новенькие, недогадливы! – закатывая глазки в знак удивления, воскликнула Кутлер, – ну неужели так трудно понять, что это значит в уборную.
– Так бы и сказала.
– Fi donc[10]! – с брезгливой гримасой пожала плечами Кутлер. – Как это неэстетично! Нет, мы, институтки, любим поэзию во всем и потому перевели нашу уборную во французское подданство, – c гордостью продолжала девочка, в душе любовавшаяся красотой, как ей казалось, своих выражений.
– Вот как? – протянула Ганя.
– Так пойдем, там ведь весело, народу всегда полно, все институтские новости узнаем…
И она увлекла Савченко за собой.
Большая светлая уборная для малявок находилась в нижнем этаже. Она была полна воспитанниц; слышался веселый смех, болтовня, кто-то разучивал новые танцы и вертелся по комнате, то и дело натыкаясь на недовольно ворчавших девочек.
У окна собралась кучка воспитанниц, торопливо дочитывавших запретную книгу. В углу две подруги усердно жевали какие-то домашние гостинцы, нисколько не смущаясь неподходящей обстановкой.
La bas была своего рода клубом, куда любили забежать девочки, чтобы поболтать и отдохнуть от постоянного присутствия на глазах у классных дам. Шепотом, на ушко и «под большим секретом» здесь сообщались самые большие «тайны», которые тут же с быстротой молнии распространялись, конечно, тоже «по секрету», по всему институту.
– Ах, шерочки[11], если бы вы знали, как я люблю m-lle Скворцову! Она такая душка, такой ангел, – и с этими словами одна из шестушек восторженно закатила глаза.
– Все они душки, пока им в ученицы не попадешь, – небрежно бросила Кутлер.
– Ах, что ты, шерочка, да я бы была на седьмом небе отвечать такой душке, как m-lle Скворцова!
– А вот я так очень даже от этого несчастлива, – оборвала ее Кутлер.
– И очень жаль!
– Это меня или Скворцову?
– Ах, оставьте, пожалуйста, я с вами и разговаривать не желаю! – переходя на «вы» и тоном, который должен был выражать презрение, ответила шестушка.
Но Кутлер не заметила презрительного тона и, в свою очередь, восторженно воскликнула:
– Нет, медам, уж кто действительно красавица и ангел, так это m-lle Антарова.
– Ха-ха-ха! – делано расхохоталась шестушка. – А по-моему, эта Антарка просто… рожа, да еще и препорядочная!