Папа! Папочка! (сборник) - стр. 8
На одном дыхании преодолев двадцать четыре ступеньки, Зося ткнулась беспомощным оглушённым обрубком в дерматиновую дверь, ввалилась на кухню между двумя разъярёнными фуриями.
Эти «двое-обоя» всклочёнными дикими утицами стояли друг против друга, почти соприкасаясь животами в засаленных фартуках и держа руки на бёдрах. Но не так, как их держат русские бабы: ладонями к животу. Нет!
Эти же с вывертом: запястья к животу, а ладони-лодочки смотрят дальше за спину. И это же надо так вывернуть руки! И кому это может быть удобно? Это же извращение какое-то, садомазо прямо!
Бабушка кричала:
– Лея, клянусь твоим здоровьем!
Лея, умная Лея резонно отвечала:
– Клянись, Хана, уже лучше таки своим!
И опять, как в детстве, задыхаясь от обиды и беспомощности, Зося вклинилась между ними, и уже почти погибая, не то прокричала, не то промычала, тыча им в носы растопыренной, поднятой вверх мягкой ладошкой:
– Ну я же просила, просила вас не ругаться по-еврейски! Ну я же просила-а-а!
Эти «двое-обоя», опомнившись, растерянно посмотрели друг на друга. Вдруг Лея повернула в сторону Зоси свой умный глаз – бело-голубой белок с тёмно-коричневой радужкой, как перезрелая вишенка на фарфоровом блюдце. Медленно это блюдце с перезрелой вишенкой посередине Лея перевела на бабушку и, глядя на неё удивлённо – озадаченно, брякнула:
– Хана, ты дывы, Леся Украинка, щира дочка хохляцкого народу!
Сказала, как волшебной палочкой взмахнула. Зося как-то обмякла, сняла с бёдер свои ладони-лодочки, повёрнутые за спину, сменила позу, исторически оправданную всегдашней готовностью к скандалу и устало сказала:
– Там арнаутку свежую привезли. Я схожу?
– Дай этой мишигене (сумасшедший (идиш) пятьдесят копеек, пусть катится и купит себе и Мальве по мороженому. Но есть только дома! – Генеральски приказала тётя Лея, и Зоська горошинкой выкатилась из квартиры, зажав в ладошке полтинник.
На лавочке у подъезда сидела всё та же компания.
– Ты куда, Зося? – спросил Мацола.
– Да вот, мишпуха (семья, родня (идиш)) за арнауткой послала!
Не поворачивая головы, она шла по двору свободная и счастливая, ощущая спиной, что вся её свита покорно трусит за ней. Но ей всё это было уже, как говаривала взрослая соседская Наташка: «глубоко фиолетово».
Нежно пригревало вечернее солнце, лаская плечи и спину, выпархивающие из сарафана. Она шла, раз и навсегда решив для себя: кто она, зачем и почему?
Радость от свалившегося, наконец, на неё освобождения-понимания-решения охватывала весь её подростковый организм. Она шла за арнауткой для мишпухи.
Папа! Папочка!
Солоха стояла на крыльце, высоко к небу задрав свою пепельную головку, и гадала: будет сегодня пляжный день или не будет?
Навстречу ей неслись перистые весёлые облака, и в каждом из них была заключена целая вселенная! Вот – кот, он сидит на крыше – это ясно видно, он сидит и подстерегает неосторожного воробья, вот сейчас тот зазевается и тут он его «цап-царап!»
А что это за великан, на плечах которого сидит прекрасная принцесса? Он украл её, точно украл, и несёт в сладкий неведомый плен.
Но Солохе сейчас было не до сказок и умопомрачительных сюжетов, нужно было точно угадать: поедут они всей семьёй на пляж или нет? Три минуты наблюдений и вывод, простой, как всё гениальное, уже вертелся в пепельной головке. Погода пляжная. Дождя не предвидится, можно собираться в Клоога ранд!