Папа для сладкой Булочки - стр. 3

Я стояла ни жива ни мертва, теребя край ремня медицинской сумки. Передо мной застыл… Нет, не бизнесмен. Принц из моих снов. Из плоти и крови. Взгляд его медовых глаз в момент затмил мой разум, а улыбка – вскипятила кровь.

– Ты откуда такая, Златовласка? – От голоса принца по телу рванули стада мурашек.

– Оттуда, – указала я пальцем за спину, хотя лифт уже плавно возносил нас к небу.

– Из Зазеркалья? – принц добавил мурашкам ускорение.

Я оглянулась на зеркальные створки дверей лифта. Отражение напомнило мне о штрафах. Я отвернулась от принца и принялась запихивать волосы под колпачок.

– Зачем прятать такую красоту? – прошептал он, влезая в моё личное пространство.

Я почувствовала его дыхание на своей шее и просипела:

– Меня оштрафуют!

Кнопки на панели вспыхивали рыжими огоньками, приближаясь к роковой литере А.

– За что? – удивился принц.

– За это, – я прошлась рукой по распущенным волосам.

Принц протянул руку к панели управления, и лифт застыл. Ловкими движениями Его высочество скрутило мне волосы в жгут, прижало его к моей голове и, цокнув языком, обронило:

– Хороша девка!

Я быстро натянула колпачок и с благодарностью взглянула на принца:

– Вы только не рассказывайте никому… Про это.

– Клянусь, – улыбнулся он и нажал кнопку «Пуск».

Лифт плавно тронулся. То ли от аромата одеколона, то ли от взыгравших гормонов, из лифта я вышла на полусогнутых.

– Ещё увидимся, Златовласка, – подмигнул принц и направился к двери с надписью: «Генеральный директор Воронов Я.Ю.»

– Доброе утро, Ярослав Юрьевич, – склонила перед ним голову секретарша, выскочившая из-за стойки.

– Доброе утро, Майя. Как обычно, двойной эспрессо, – принц скрылся за дверью, а я всё стояла и хватала ртом воздух.

– Вы новая медсестра? – строго спросила Майя.

Пришлось просто кивнуть, так как язык присох к нёбу.

– Вам туда! – Майя ткнула пальцем вглубь коридора.

С того дня Солнце больше не казалось мне самым ярким светилом.

***

– Кира, – баба Шура пританцовывает возле стола. – Куранты сейчас ударят. Как эту шипучку-то открывать?

Наш гость поворачивается на спину, последний раз всхрапывает и открывает глаза:

– Трындец! – снова повторяет он, увидев меня.

– Златовласка мне нравилось больше, – не скрываю упрёка в голосе.

Поднимаюсь с колен, беру у бабы Шуры бутылку и раскручиваю металлический хвостик на зелёном горлышке.

– Давай я, – незнакомец садится, чуть не свернув плечом ёлку, и смотрит на бабу Шуру. – А ты кто?

– Мама твоя, – не теряется моя огневушка-поскакушка.

– Ничего не помню, – бормочет он.

– А ты? – кивает мне.

– Зови меня просто – Трындец.

– Жена, значит, – довольно кивает он. – Давай бутылку.

Садимся с бабушкой возле него, и с первым боем курантов из бутылки с шумом вылетает ароматная пена.

– Желания, желания загадываем, – суетится баба Шура.

У незнакомца такой же медовый взгляд, как у Яра. Смотрим друг на друга, не отводя глаз. На задворках разума рождается желание.

– Союз нерушимый республик свободных… – голосит баба Шура гимн на советский манер.

– Ничего не помню, – шепчет незнакомец, – кроме твоих волос.

Ярослав

Сухопарая старушенция, явно сжимавшая древко комсомольского знамени ещё при Сталине, семенит к столу. Интересно, Сталина помню, а себя и свою мать нет.

– Давай за стол, сынок! Пора праздник налаживать, а ты тут развалился под ёлкой, – ворчит она по-стариковски.