Память-черновик - стр. 53

Опять кончалось лето, может, лучшее в жизни Б. Н. «Мальчик» – он звал его так – сидел у него на руках, прижимался, обхватив ручонками, а Б. Н. хмурился под грузом любви и нежного трепета, и в его по-детски голубых глазах была щемящая растерянность. И тут как раз вернулись с Волги родители.

Ребенок был неузнаваем: Б. Н. своевольно, как всегда и во всем, распорядился его первыми волосами, побывал с ним в парикмахерской, мальчика остригли под «бокс», и он теперь другой – я уже оплакала его легкие, милые, безвозвратные кудряшки, – теперь он выглядел старше своего первого года и проще, словно с младенчеством покончено. Голова, правда, была крепенькой, исправной, на обнажившемся затылке уже наметилась «математическая шишка».

День-другой мама излучала довольство от поездки, надевала сшитое перед отъездом кофейного цвета платье из креп-жоржета и несколько раз возбужденно рассказывала, как на нее, прогуливающуюся по палубе в отсутствие папы – он принимал ванну, – набросился матрос, требовавший немедленно ее любви, и она, испугавшись его, закричала.

Этот страшный случай на палубе становился еще одним апокрифом – свидетельством о ее красоте. Не так-то уж много их и было.

Как же несходны они с Б. Н.! Это горестно скажется потом, в старости. А покуда он, приглушенный, сумрачный, отрешенно любит ее – красочную, нелепую, жизненную. Он молча прощался, целуясь с каждым из нас, – отпуск кончился, он возвращался в Архангельск к месту работы.

Маруся приступила к своим обязанностям, мы – к играм.

Не прошло и года, как неожиданно вернулась семья Коробковых – какая-то сумрачная. Гаврику теперь решительно было не до меня. Единственное, чем он был увлечен, – спорт. В Америке Вера Константиновна отдала сыновей в спортивную школу. И вернулись они хоть и досрочно, но вполне американизированными мальчиками в курточках со многими застежками, с заграничными велосипедами, говорили между собой по-английски, и было известно, что спят они без подушек, как приучены в той спортивной школе.

Отец их, Виталий Славич, был взят под стражу, велось следствие. Он был привлечен к ответу за то, что наше судно с золотом, замотанное штормом или при каких-то других непредвиденных обстоятельствах, не то вынуждено было пристать в не предусмотренном предписанием порту, где золото могло быть аннексировано за царские долги, не признаваемые молодой Республикой Советов. Не то золото по какой-то причине перегружалось с одного судна на другое в открытом море-океане, что не допускалось инструкцией. Точнее, пожалуй, сейчас не установить.

Из квартиры № 6 спешно вывозилась к родственникам карельской березы инкрустированная мебель, рояль. Опасались конфискации имущества. Оставались книги – на них, в случае чего, никто б тогда не позарился. До нынешней моды на книги было очень далеко.

Виталий Славич Коробков был осужден и увезен на Дальний Восток.

Вероятно, опасаясь уплотнения, – а к тому времени наш дом уже не был кооперативным, обычный дом, – Вера Константиновна поселила у себя старушку мать и старшую сестру Надю с сыном Левой.

Мать, теплая и милая старушка, из мелкопоместных дворян, спустя недолгое время была сшиблена трамваем и скончалась. Рядом с фотографией Виталия Славича на тумбочке у кровати Веры Константиновны навсегда поместилась фотография матери – два скорбной судьбы дорогих лика.