Падшая женщина - стр. 46
– И вы еще называете себя христианами?! – вопила она. – Да не смешите меня!
Мэри всерьез испугалась. Для собственной безопасности Куколке следовало остановиться, но она уже разошлась на полную катушку.
– Здесь есть девочки, кому еще и тринадцати нет! – Она показала пальцем на Мэри и незаметно подмигнула ей. – Вот эта худышка – да ей всего двенадцать! И она едва ли неделю как вышла на улицу, бедняга. Неужели вы и ее потащите в Брайдуэлл, вы, грязные псы!
Главный «исправитель» медленно, вроде как с почтением, подошел к Куколке и ударил ее в лицо. Мэри услышала, как хрустнули костяшки его кулака. Куколка замолчала и выплюнула на ладонь кусочек зуба.
Однако ночевала Мэри все же дома. Молоденьких девушек отпустили, но тех, кого в «Обществе исправления нравов» называли «тяжелый случай», заковали в кандалы и повели в тюрьму Брайдуэлл в Блэкфрайарс.
Два дня Мэри не выходила на улицу, разве что спросить, не слышно ли чего нового. Она сидела в комнатушке на чердаке, грызла ногти и ждала. Говорили, что иногда девушки возвращаются из Брайдуэлла с разрезанным надвое носом – чтобы на лице навсегда осталась отметка об их преступлениях.
На третье утро Куколка Хиггинс ввалилась в комнату. Ее спина была исполосована плетью, но нос был так же нахально вздернут, как и всегда.
– Ты пропустила настоящее приключение, детка, – сказала она.
Мэри промыла ее раны джином.
В эти дни Куколка много пила и, по всем признакам, уже начинала сдавать. Шрам, дерзко рассекавший ее щеку в те времена, когда юная Мэри Сондерс исподтишка искала глазами красивую шлюху с Севен-Дайлз, теперь глубоко впивался в ее кожу, словно унылая дорожная колея. Мэри пыталась заставить подругу плотно есть хотя бы раз в день, но у Куколки не было аппетита; ее тянуло только к старой доброй «голубой смерти». Мэри боялась, что она закончит как та женщина, которую они видели однажды на Флит-Дитч. Спотыкаясь, она плелась по улице и искала своих детей. Потом она поскользнулась на требухе, что обронили торговцы, и упала. Прошлой зимой Куколка, словно стена, стояла между Мэри и всеми бедами мира, но теперь скорее Мэри присматривала за старшей подругой и по мере сил ограждала ее от злоключений. Теперь уже она помогала Куколке взобраться на верхний этаж Крысиного замка в четыре часа утра. Ступеньки под ними кряхтели и стонали, словно готовы были развалиться в любую секунду.
Более того, Куколка стала нарушать свои собственные правила. Она начала закладывать свои платья. В день платы за комнату она частенько оказывалась без гроша. И если у Мэри не хватало денег, чтобы заплатить за обеих, Куколка прихватывала шаль или корсаж, шла в лавочку на Монмут-стрит и возвращалась довольная.
– Снова богачка, – хвастливо говорила она.
На все упреки Мэри она отвечала, что шелков и атласов у нее более чем достаточно и она вполне может продать пару вещичек, добра от этого не убудет. Никогда в жизни Мэри не слышала ничего более глупого. Даже матросы понимали, как много значит одежда; не зря они, когда хотели наказать шлюху за полученный сифилис, резали все, что на ней было, на узкие полоски.
Иногда Мэри удавалось выкупить вещи Куколки обратно по двойной цене. Но та этого даже не замечала.
– Одежда – главное богатство девушки, разве нет? Ведь ты сама меня этому учила.