Падение - стр. 4
А затем, в тринадцать, рассказал про тётю Варю и Антона. Показал фотографии и спросил, не хочу и я познакомиться с его сыном. Высокий, в свои шестнадцать уже широкоплечий, с безумно вкусными как молочный шоколад глазами. Он понравился мне с первого взгляда. А я ему ― нет.
В тот день я узнала, каково это, когда тебя ненавидят до ломоты во всем теле. Когда одно твоё имя вызывает желание сомкнуть на шее пальцы. А запах… Антон сказал, что я пахну, как грех. Тогда я думала, что сладко, запретно, но теперь понимаю ― мерзко, зловонно ― как пахнет сам ад.
Дядя Миша всю дорогу говорит. Пытается объяснить поведение сына. Оправдать его. Он всегда оправдывал, как бы Антон себя не вёл. И это хорошо ― нет, правда ― так отчаянно, несмотря ни на что, любить своего ребёнка, не прекращать попытки вновь стать к нему ближе. Меня всегда это восхищало. Но я не понимаю… всё равно. Почему я?
Когда подъезжаем, мама уже ждёт нас на дорожке. Волнуется ― замечаю по тому, как кусает губы и сминает пальцами кардиган.
― Ну как? ― спрашивает тихо, а я только и могу, что молча хлопнуть дверцей. ― Ничего. Я завтрак приготовила, поешьте.
― Мне нужно переодеться.
Залетаю в дом, ощущая, как бешено колотится сердце. Как оно почти выламывает изнутри рёбра. Расстёгиваю платье, бросаю его на пол, следом ― колготки и белье. Встаю под душ, а затем на полную включаю напор. Ледяная вода безжалостно пронизывает до костей, въедается в кожу, в клетки, в кровь. Но я не чувствую дрожи. Тело так горит, что почти невозможно сделать вдох. А сделав ― больно выдыхать.
Вспоминаю полные неприкрытой злобы глаза, и тошнота невыносимо скручивает желудок.
Почему он так ненавидит меня?
Почему меня?
Я ведь была ребёнком, как и он. Ребёнком, с которым в десять не обсуждаешь взрослые проблемы. Не делишься подобным.
Разве он этого не понимает?
Разве не понимает, что я всего этого не хотела? Что мне все эти годы плохо. Что я чувствую свою вину, хотя не должна. Что сердце болит за маленького мальчика, лишившегося отца, за уже мужчину, потерявшего мать, которому пришлось тащить на себе ВСЁ. Потому что Варвара Александровна болела.
Дядя Миша предлагал помощь ― всегда, на протяжении всех десяти лет, но Антон и слышать не хотел. Считал, что справится со всем сам. А предатель им с мамой не нужен.
Прислоняюсь лбом к плитке и, сглатывая ком, закрываю глаза. Так всегда после встречи с Ним. Меня буквально наизнанку выворачивает, потому что невыносимо видеть / слышать / ощущать, насколько я ему омерзительна. Насколько он меня ненавидит.
Я не привыкла к ненависти.
Меня все и всегда любили.
В детском садике, в школе, во дворе… я хорошо училась, была послушной и никогда никого не задирала. Как любит шутить мама ― я скорее грязи наемся, чем обижу хотя бы букашку. И да, я с детства из тех чокнутых инопланетян, которые выпускают мух из комнаты вместо того, чтобы их убивать.
Я ― экстраверт до мозга костей. И легко нахожу общий язык со всеми. За исключением Бестужева. Понять ЕГО я не могу вот уже восемь лет. И не уверена, что пойму. Люди ведь не меняются, так?
Спустя ещё час бессмысленных терзаний решаю послать мысли об Антоне подальше и заняться более важными делами. Завтра первый день учёбы и, если честно, я безумно волнуюсь. Новое место, новые люди, новая жизнь. Не нужно объяснять, ведь так? Несмотря на это, я очень ждала окончания лета. Поступить в «ВАОН» было моей мечтой. И не потому, что заведение какое―то навороченное, нет. Просто именно в нем я увидела то, что важно для меня ― душу. А ещё нашла специальность, в которую без памяти влюбилась.