Ожог от северного сияния - стр. 16
Макияж напомнил боевой раскрас индейца, собирающегося на охоту или на встречу с вождем клана. Вождь… Встречи с ним Тина опасалась больше всего на свете.
Прямо с порога Антон предъявил деду свидетельство о браке. Мимоходом отметил: у супруги имя Антонина, у деда Карп Григорьевич. Будьте знакомы, родственнички. Дед, если и удивился, вида не показал. Поздоровался, предложил пройти в столовую отужинать.
Карп Карельский напомнил ей морского царя из мультика про Ариэль, только золотого трезубца не хватало и рыбьего хвоста. Седовласый, всемогущий, с проницательным взглядом.
Голова у Тины закружилась, как только она переступила порог огромного особняка с колоннами. На мраморному полу каблук поехал в сторону, и гостья почти что растянулась перед хозяином. Хорошо, супруг подоспел вовремя, за локоток придержал, шепнул нежно на ушко (но так, чтобы и дед услышал): «Спокойно, дорогая». С громадным облегчением Тина сбросила сапоги и нырнула в тапочки с пушистыми помпонами.
Около стола, сервированного на четверых, хлопотала женщина средних лет. Платье свободного покроя скрывало ее раздобревшее тело. При виде гостей ее полноватое лицо озарила улыбка. Любовь Петровна, по-домашнему Любушка, некогда няня Антона, теперь незаменимая помощница по хозяйству. Антонина, жена Карельского-младшего.
– Жена?! Да как же так… А свадьба? А гости? А угощение?! – всполошилась Любушка.
– Все будет, но позже, – прервал ее причитания Карп и занял место во главе стола.
Любушка, поджав полные губы, отметила татуировки на Тинином теле, и девушке захотелось прикрыться пледом с дивана. Горестно вздохнув, няня потрепала Антона по щеке, тот заулыбался, нарочито бодрым голосом грянул:
– А чем это так пахнет? Не моими ли любимыми котлетками?
– Твоими, Антошка, твоими. И картошечка, и салатик с грибами – все, как ты любишь.
– Суп, надеюсь, нормальный? Борщ, уха? А не зеленая дрисня как в прошлый раз? К тому же холодная, – с подозрением косясь на закрытую супницу, буркнул Карельский-старший.
– Э, Карп Григорич, то французская кухня была, суп со шпинатом, чтоб вы понимали. Сами просили что-нибудь необычное, для вас расстаралась – и все впустую, только продукты извела.
– Подогреть нельзя было? Шпинат твой.
– Так холодным подают.
– Холодным! У речной ряски и то вкус добрее.
– Вам виднее, бродите по ночам по своим рыбалкам, опять бок застудится, – ответила Любушка и принялась разливать суп по фарфоровым тарелкам.
Он собирался было возразить, но из супницы вылетел ароматный запах щей и поплыл по столовой. Карп Григорьевич попробовал содержимое ложки и довольно причмокнул губами:
– То-то же! Щи да каша – пища наша!
Готовила Любовь Петровна божественно, или только с голодухи так казалось. Тина утром и не позавтракала, от переживаний кусок в горло не лез, а потом некогда стало, все так завертелось…
Карп Григорьевич с расспросами не лез, с внуком дела обсуждал или про рыбалку рассказывал, как «на сомиков с мужиками ходил». Тина разомлела и от сытной еды, и от тихих разговоров, и от домашнего тепла, которого ей так недоставало. Зазевалась, и соус прямиком из серебряной ложечки угодил на ее дорогущее платье, прополз молочной дорожкой и шлепнулся на мраморный пол. Кстати сказать, платье на ней модное, но совершенно неподходящее для поздней осени, атлас (или что там за блестящий материал) неприятно холодил кожу. Не спасал даже камин, уютно трещавший березовыми дровишками. Залезть бы в старенькие джинсы и толстовку, да нельзя, вон как все вырядились. И Карп Григорьевич в жилете с брюками, и Антон в костюме, и Любушка в платье с кружевным воротником.