Отверженная истинная короля-дракона - стр. 10

Лорд сплевывает, словно какой-то простолюдин, прямо передо мной и идет к двери. У стола он останавливается и берет кувшин с молоком, которое мне оставил отец девочки-оборотня. Дергарий пьет жадно, прямо через край.

В голове проносится сожаление о том, что теперь на это молоке кашу не сваришь, когда я вижу, как стекают белые струйки по подбородку лорда. Впрочем, он проявляет еще больший цинизм, когда, напившись, разбивает кувшин об пол.

Черепки разлетаются в разные стороны, а не выпитое молоко смешивается с лужами от растаявшего снега. Вернусь — вымою.

Дергарий вытирает моим кухонным полотенцем свой рот, ухмыляется и выходит из дома. На улице слышу его голос, а гвардейцы принимаются обкладывать дом хворостом, который я буквально вчера наносила из леса.

Их тени в ранних зимних сумерках мелькают за окном, и я понимаю, что выбора у меня не остается в принципе. Кто я, чтобы ему противостоять?

Я Лейла, слабая магичка без рода, выросшая в западных землях, практически на границе с демонами. Бежала от позора, когда меня обесчестил лорд. Родила от него же. Дергарий “великодушно” разрешил поселиться в заброшенном доме в глубине леса, поодаль от деревни и замка.

Так значится в моих документах, которые мне выдал некто в капюшоне.

Конечно, Дергарий не помнит, как подписывал разрешение. Но это не мешает ему требовать с меня налог и послушание. И сетовать, что мой дар все же позволяет мне выживать и исправно оплачивать пользование землей, потому что иначе я бы давно уже оказалась в его постели.

Но он не догадывается о том, кто на самом деле перед ним, и чьего ребенка он грозится сжечь. Касаюсь широкого медного браслета, наглухо скрывающего уродливый шрам на моем запястье, поверх которого видно то, о чем не должен знать никто — золотая метка короля драконов.

Можно выжечь кожу, но нельзя разорвать истинную связь, дарованную богами: она выгравирована не только на руке, но и на сердце и даже на душе. Только если убить до того, как кожа восстановится, никаких доказательств не будет.

Сын, видимо, услышав грохот разбившегося кувшина, начинает плакать, и это придает мне сил, чтобы прийти в себя. Не замечая, как болят руки, на которые упала, я заставляю себя встать. Время. Его катастрофически мало, поэтому я понимаю, что точно не успею нормально собрать ни Фейра, ни себя. Кидаюсь в спальню, хватаю шерстяной плед и закутываю в него плачущего ребенка.

— Прости милый, но нам неожиданно придется погулять, — целуя его в макушку, успокаивающе говорю я. — А, может, даже на лошади покататься. Ты ездил уже на лошади?

Мое пустое бормотание отвлекает Фейра, и он даже перестает плакать. Я беру его на руки, прижимаю к себе маленький колючий комочек, и выбегаю в сени. Там в полутьме ныряю ногами растоптанные старые сапоги, которые я выкупила у одной вдовы в деревне, наспех накидываю плащ с капюшоном и выхожу из дома.

— О, неужели ты одумалась? — усмехается Дергарий, перекатывая на руке пламя. — Впрочем, чтобы у тебя не было вариантов, я, пожалуй, сделаю так.

Закусив щеку, давлю в себе крик: лорд отправляет огонь на разложенный вдоль деревянных стен дома хворост. Он вспыхивает практически мгновенно даже несмотря на то, что покрыт снегом.

Я с ужасом и болью смотрю на то, как пламя лижет потемневшие от времени брусья дома. Гвардейцы подбрасывают еще хвороста, а Дергарий направляет небольшой поток ветра, чтобы раздуть огонь.