Оттепель. Действующие лица - стр. 25
Из художников своими здесь были Игорь Куклес, Александр Харитонов, Дмитрий Плавинский. Какой авангардист не появлялся в нашей «беседке муз»? ‹…›
В разные времена к Андреевой захаживали почти все неофициальные, неподцензурные авторы. Из лианозовцев чаще других бывал Генрих Сапгир, из ленинградцев – Иосиф Бродский, особенно перед своим отбытием за бугор, из зэков-литераторов Юрий Домбровский. Околачивался вокруг и около Серега Чудаков – как бы достать новые стихи Красовицкого. Бдительно «охранял» «Мансарду» Дима Авалиани – появлялся не только у Андреевой, но и у Стася на 47-м километре, у Заны Плавинской, в «салоне» Корсунского, на всех вечерах с моим участием.
При всем при том, к Андреевой никого не приглашали. Кто пришел – тот пришел. Здесь никогда не было ни громких знаменитостей, ни потенциальных издателей, ни либеральных критиков, ни иностранцев. Зачем они, если в славе никто не нуждался?[114]
Не нуждаться в славе – значит, прежде всего, принципиально не печататься в советских изданиях, не пытаться сделать советскую карьеру, а в идеале и вовсе не иметь ничего общего ни с советской властью, ни с советским социумом. Так, на доказательстве отчаянной идеи, что можно жить в обществе и быть от него свободным, именно здесь, в квартире у А., складывалась этика русского андеграунда. И, – вспоминает А. Сергеев, – «конечно, предположить, что КГБ могло не наблюдать за такой мансардой, как у Галки Андреевой, просто было невозможно. Народу вертелось вокруг много, и, разумеется, мы знали, что количество в этих случаях всегда переходит в стукачество»[115].
В конце 1956 года, уже после венгерских событий, напугавших власть, за мансардовских взялись всерьез: «беседовали, – как свидетельствует Людмила Сергеева, – под протокол – пытались шить им групповое антисоветское дело. Но все держались стойко, никого не предали, группового дела не вышло»[116]. Так что по классической статье 58.10 в мордовские лагеря сроком на пять лет загремел только самый отчаянный и непримиримый Леонид Чертков – он-то, по словам Валентина Хромова, и «был заводилой и генератором творческого собратства, бурлящим родником невероятных по нынешним временам идей».
На этом, собственно, и закончился золотой период «Монмартровской мансарды», которую шутя называли сначала «Клубом поклонников Галины Андреевой», а потом, едва не с подачи ГБ, «группой Черткова»[117]. И хотя встречи в доме на Большой Бронной еще продолжались долгое время, и появлялись на них – вспомним уже процитированный рассказ Валентина Хромова – новые яркие фигуранты, у каждого из ведущих монмартровцев началась собственная, на другие не похожая жизнь.
Сама А., как мы знаем, стала профессиональным редактором и переводчиком.
Соч.: Стихи. М.: ВНИРО, 2006.
Андропов Юрий Владимирович (1914–1984)
В кругу партийной и советской художественной элиты А. слыл интеллектуалом, а то и либералом.
Ну как же: ценил джазовую музыку, коллекционировал живопись, в том числе абстрактную[118], и даже стихи писал, причем, и это отмечалось особо, был скромен и практически никому их не показывал, не претендовал ни на членство в Союзе писателей, ни на Ленинскую или Государственную премии. Что еще? По просьбе дочери, занимавшейся в семинаре у В. Турбина, способствовал устройству М. Бахтина в Москве. Дружил с некоторыми литераторами – например, с Ю. Семеновым, и, – по словам О. Семеновой, дочери писателя, – «это был скорее интеллектуальный флирт просвещенного монарха с творцом»