Отстойник душ - стр. 3
– Сможете его опознать? – спросил медик и даже сам отвернулся.
Поручик снова выругался. И пробормотал себе под нос:
– Двуреченский – вполне нижегородская фамилия, что правда. Город стоит на двух великих реках.
Но громко, вслух, сказал уже следующее:
– Это Викентий Саввич.
– Почему вы пришли к такому выводу?
– Я хорошо знал покойного, – сообщил Монахов как будто нехотя. Но, быстро поняв, что доктор таким ответом не удовлетворится, продолжил: – Шрам на шее не от крыс… А от Русско-японской войны, о сем есть соответствующие записи. Вдобавок правая нога чуть короче левой. Он говорил об этой своей особенности не раз. Ну и нет мизинца на одной руке – он его в детстве потерял.
– Ясно, – констатировал врач. – Но все-таки… вы уверены?
– Я же не первый, кто поучаствовал в опознании? – сухо заметил Монахов и поспешил перевести разговор на другую тему. – Какая предварительная причина смерти?
– Многочисленные травмы, несовместимые с жизнью. А также, возможно, и асфиксия или, по-простому говоря, удушье.
– Удушье или удушение?
– Вас интересует, мог ли он задохнуться сам? – полицейский медик покачал головой. – Больше склоняемся к тому, что ему помогли. Но пока это лишь prognosis, обоснованное предположение. Не имея полных данных, не буду ничего утверждать.
– Понятно. А время смерти?
– Тоже лишь prognosis. Но со дня рождения наследника[4] он тут пролежал, а может, и дольше. И уж точно не погиб при завале третьего дня. Хотя крестьяне, что его нашли, и были уверены в обратном.
– Спасибо за то, что ввели в курс.
Медик собирался уже накрыть тело, но Монахов жестом остановил его:
– Если позволите, я хотел бы еще немного… Мы были близко знакомы. Свободны!
Доктор почесал в затылке, кивнул и удалился. А поручик снял шляпу и еще с минуту стоял молча, разглядывая изуродованный труп.
– Все под богом ходим, – послышался голос фон Штемпеля за спиной.
– Да, не самый приятный повод собраться, – согласился Монахов.
– Дознание продолжается, – известил барон. – Но есть по меньшей мере две различные версии относительно личности покойного.
– Я весь внимание, Борис Александрович.
– Первая, что перед нами чиновник для поручений при начальнике Московской сыскной полиции, коллежский секретарь Двуреченский Викентий Саввич. О том говорят его многочисленные шрамы, а также сослуживцы. Родственников, к сожалению, мы не нашли. Да, еще местный мусорщик из числа бывших каторжных, которого Викентий Саввич грешным делом когда-то отправил по этапу. Собственно, он первым и опознал нашего дорогого коллегу.
– А вторая версия? – Монахов едва заметно напрягся.
– Вторая, что перед нами золоторотец[5] Кузьма Гончуков, клика Гнойный, – Штемпель посмотрел на сослуживца как-то по-особенному, мол, а то ты его не знаешь. – Последний бродяжничал, много пил и, по некоторым свидетельствам, сложил свою голову под каким-то забором еще лет пять назад. И хотя пока что его почти никто не опознал, но…
– Но?
– Надо думать, завтра свежая публикация об этом загадочном происшествии выйдет по меньшей мере в одной ведущей газете города.
– С чего ты взял?
– А вон.
И барон кивнул куда-то за спину Монахову. Тот обернулся и увидел вездесущего репортера «Московского листка» Григория Кисловского. Фигура известного охотника за сенсациями, да еще и с массивным фотографическим аппаратом, маячила на вершине оврага.