Отравленные земли - стр. 31
– Именно, – подтвердил я, пытаясь избавиться от странного ощущения: происходящее Вукасовичу не по душе, хотя он скрывает это.
– Что ж. – Он вернул бумагу и отряхнул руки так, будто она была грязная. – Хорошо. Что от меня-то требуется?
– Например, при необходимости предоставлять мне солдат в сопровождение. – Я начал с того, что казалось мне наиболее необременительным, но подтекст легко угадали.
– Чтоб раскапывать могилы и не подпускать люд, пока вы это делаете? – Вукасович хмыкнул. – Ну, та ещё идейка: бороться с осквернением трупов, оскверняя трупы.
После инцидента с Бесиком я временно запретил себе любые споры с местными и потому не стал разъяснять, чем эксгумация и вскрытие отличаются от протыкания осиновым колом, четвертования и сожжения.
– Возможно, придётся что-то раскапывать, да, – честно отозвался я. – Но не сейчас. Я предпочёл бы начать с живых и сразу задам вопрос. Я недавно проезжал кладбище и не видел там солдат, хотя герр Мишкольц упоминал, что они стоят на карауле. Где же они?
Вукасович вымученно улыбнулся. Мне всё меньше нравилось его поведение.
– Вопрос вяжется с вашим желанием начать с живых, – наконец уронил он и сделал рубленый приглашающий жест. – Ну так идёмте, я вам кое-что покажу.
Он повёл меня вглубь Старой Деревни. Всюду – на крыльцах, в проёмах, на участках – встречались солдаты. Ясно было, что здесь они обосновались прочно: перед домами сушились вещи, а местами виднелись подобия грядок, пока пустые. Командующий подтвердил мою догадку:
– Тут жили местные, но с прошлой войны мало кто вернулся. Старики перемёрли… дома стояли пустые. Вот мы и заняли их – всё лучше, чем в городе, у молодёжи меньше желания предаваться неподходящим вещам. Женщины, карты, выпивка…
Я промолчал. Вукасович, обрюзглый, потрёпанный и сонный, сам напоминал любителя излишеств. Сейчас спиртным от него, конечно, не пахло, да и рубашка была слишком неопрятной, чтобы предположить, например, что он с кем-то сожительствует. Я одёрнул себя: военная инспекция – точно не моё дело; главное, в части есть порядок и налажен быт.
Неожиданно пёс, резво перед нами трусивший, остановился и зарычал. Густая шерсть на холке вздыбилась; над ощеренной губой показались желтоватые клыки.
– Пойдём, дружище, – сказал я, огибая его и хлопая по напрягшейся спине.
– Он туда не пойдёт, – сухо ответил Вукасович.
Вспомнив разговор со священником, я уточнил:
– Это последняя оставшаяся местная собака?
– По-видимому. Так поговаривают горожане. – Командующий указал на ближний дом, дверь которого была плотно закрыта. – Сюда. – Он взялся за ручку.
В тесном душном помещении оказались несколько человек, в том числе высокий, сутулый военный медик. Они толпились над слабо освещённой фонарём койкой, где без движения лежал молодой белокурый военный. Веки его были опущены; воротник рубашки расстёгнут, видимо, чтобы облегчить рваное дыхание. Следов ранений я не видел, равно как не видел, чтобы медик, держащий коробочку с нюхательной солью, что-либо делал. Беспомощное недоумение отражалось в его больших, как у совы, водянистых глазах.
– Что у вас случилось? – негромко спросил я.
Пока мы не привлекли внимание присутствующих; они о чём-то хмуро шептались, бросая на желтоватого от фонарного света юношу нервные ломкие тени. Вукасович устало моргнул пару раз, скользнул по подчинённым взглядом и с неохотой ответил: